Анатолий Фоменко - Как было на самом деле. Каждая история желает быть рассказанной

Говорил Бухарин свободно, очень заразительно, без всяких шпаргалок. Его выступление произвело на нас, студентов, огромное впечатление. Это было выступление настоящего трибуна, прекрасно владеющего не только ораторским искусством, но и знаниями политики и философии». (Конец цитаты).

Преддипломную практику отец проходил на аппатитовом комбинате на Кольском полуострове в Хибинах. Отец писал: «Туда нас ездило трое студентов (через Москву). В филиале Большого Театра мы слушали оперу Чайковского «Евгений Онегин». Роль Ленского исполнял знаменитый Собинов. Это было за два года до его смерти, но голос у него был еще свеж и молод.

Я и мои товарищи были захвачены пением, мы были в плену у Собинова да так сильно, что, вскочив со своих мест, неистово аплодировали и доведенные до крайнего возбуждения, ушли, забыв в ложе свой фотоаппарат…

Так как студенты всех времен относились к самой малообеспеченной категории людей, то мы в какой-то степени были рады кое-что заработать. В Хибинах нам это удалось. Там платили значительно больше, учитывая расположение этих предприятий за Полярным кругом.

Выезжая из Ленинграда в Москву, мы на обратном пути настолько себя чувствовали имущими, что позволили себе купить билеты на «Красную Стрелу».

По приезде в Москву, утром, без всякой надежды на возможность получить обратно свой фотоаппарат, мы пошли в филиал Большого Театра.

Объяснились с дирекцией и оказалось, наш фотоаппарат сохранился и немедленно был выдан нам». (Конец цитаты).

Окончив институт, Тимофей был направлен на работу на Макеевский коксохимический завод в Донбассе, в углеобогатительный цех. Вначале его использовали на должности сменного инженера или, как тогда называли, сменного помощника начальника цеха.

В то время на предприятиях часто происходили столкновения между крупными специалистами-практиками и молодыми дипломированными инженерами. Дело в том, что в первые годы Советской власти инженеров некоторых специальностей вообще не готовили в институтах. Появление на производстве молодых, еще «зеленых» инженеров несколько насторожило практиков и иногда порождало между ними инциденты.

Надо отметить, все практики, или, во всяком случае, большинство из них, весьма тщательно охраняли свои знания от чужих глаз и ушей, и особенно от дипломированных инженеров. Доходило до того, что регулирование шахтных паровых подъемных машин мастерами-практиками производилось под брезентом. И это не выдумка! Когда нужно было наладить паровую подъемную машину, привозили вот такого мастера-профессионала. Он накрывал всю машину брезентом, залезал сам с лампой под брезент и там колдовал. После этого ему выплачивали определенную сумму денег, и он уезжал восвояси, не раскрыв секрета регулировки.

Что-то подобное происходило и на углеобогатительных фабриках. Отец писал: «Хорошо помню крупного дореволюционного специалиста-практика Елисеева. Этот консультант приходил на фабрику… ни с кем не советовался и давал указания по изменению режимов работы, без всяких объяснений.

Как-то я распорядился открыть воду для промывки осадка на шламовых грохотах. Это способствовало удалению ила. Через некоторое время вода была закрыта по распоряжению Елисеева. Когда я это обнаружил, то сейчас же распорядился снова открыть воду. На этой почве между нами произошел несколько напряженный разговор. Оказалось, что до моего прихода на фабрику, воду по традиции никогда не открывали, и мое вмешательство в технологию затронуло самолюбие и престиж Елисеева. В конце концов, я настоял на своем. Причем свои действия я обосновывал улучшением качества продукции, тогда как Елисеев ссылался только на излишний расход воды.

Когда я был в отпуске, на фабрике произошел весьма любопытный случай. Отсадочная машина вдруг стала выдавать породным элеватором не породу, а необогащенный уголь, а элеватор, предназначенный для промежуточного продукта, – породу. Немедленно был вызван консультант Елисеев. Осмотрев машину, он заявил: «В сите образовалась дыра». Машину остановили, но каково же у всех было удивление, когда её очистили, а сито оказалось исправным. Елисеев, судорожно стиснув руки, сконфуженными глазами искал подтверждения своей правоты. Повинуясь какому-то инстинкту сохранения своего престижа, он вдруг сосредоточил всё свое внимание на предложении о направлении продукта породного элеватора в промежуточный продукт, а пром-продуктового элеватора – в породу. Это был временный выход, но другого никто не мог предложить.

Через несколько дней на заводе появился я. На фабрике вновь возник интерес к этой машине. Всё же она работала ненормально. Все ждали моего мнения. Как и следовало ожидать, я предположил порыв сита. Все улыбнулись и разочарованные ушли. Необычайность случая меня задела. Долго ходил я вокруг машины и, наконец, как-то машинально заглянул в люк питающего желоба. Сразу всё стало ясно. Решето в желобе от длительной эксплуатации износилось и его остатки унесло потоком. Когда все ушли, и возле машины остался я и сепараторщик, мы немедленно вложили новое решето и через минуту-полторы восстановился нормальный режим. Я воскликнул: «Зови начальство».

«Выздоровление» машины заинтересовало многих, но особый интерес проявил Елисеев. Он искоса посматривал на меня, но на его лице явно отражалась радостная благодарность. Сначала я с сепараторщиком не говорили, в чем дело, но затем открыли тайну. Все смеялись от души, особенно Елисеев. Находчивость, проявленная мною, вызвала у него некоторое восхищение. С тех пор у меня с Елисеевым установились самые хорошие отношения. Я был допущен ко всем его секретам, которые он копил всю свою жизнь.

После моего отпуска я был направлен трестом на Моспинскую фабрику, выпускающую брикеты». (Конец цитаты).

По истечении пяти лет работы на производстве моего отца пригласили на работу в организационный аппарат комбината «Донбассуголь». Эта крупнейшая организация Донбасса впоследствии подверглась разукрупнению, как тогда говорили, (то есть дроблению) на более мелкие комбинаты. Тут он работал до начала Отечественной войны и занимался вопросами качества добываемого угля и его обогащением. Особенно четкое управление промышленностью было в бытность Наркома Орджоникидзе. Наркомтяж в то время объединял всю тяжелую промышленность, включая и угольную.

На одном из совещаний, где выступал Орджоникидзе, был и мой отец.

Один из руководителей треста возражал против жесткого срока, установленного на выполнение какой-то срочной работы. Орджоникидзе помахал в воздухе своим кулачищем и ответил: «Попробуй не выполнить!». Все рассмеялись, и спор на этом закончился.