Михаил Погодин - Генерал Ермолов. Сражения и победы легендарного солдата империи, героя Эйлау и Бородина и безжалостного покорителя Кавказа

При встрече с Ермоловым Фетх-Али-шах лично объявил, что он считает вопрос об областях, отошедших к России по Гюлистанскому договору, оконченным и что земли те впредь в возврате требованы не будут, так как он из-за них дружбы с государем прерывать не намерен.

Вскоре после последнего свидания, а именно 21-го числа, состоялась четвертая аудиенция, а 22-го Ермолов со всей свитой был приглашен шахом на особое, устроенное в честь посольства, празднество. Стечение народа, по обыкновению, было значительное. Недоставало только англичан, которые, во избежание надевания чулок, вообще не показывались там, куда был приглашаем Ермолов. В заключение праздника был сожжен фейерверк, состоявший из множества фонтанов и нескольких тысяч ракет. Он продолжался около 40 минут, сливаясь в один непрерывный оглушительный треск и грохот с производившейся одновременно пальбой из всех артиллерийских орудий, бывших в Султанин, и не менее 300 фальконетов.

Между тем дни уходили за днями, и Ермолов стал собираться в отъезд. Но прежде чем уехать, он задумал устроить прощальный обед, дабы выразить высшим представителям власти признательность за их радушие, а также за те расходы по приему посольства вообще, которые персидское правительство нашло для себя более выгодным обратить на их карманы. Едва только намерение это огласилось, как из задуманного празднества вышло дело государственное. «Вмешался Мирза-Шефи; был внесен доклад на высочайшее воззрение. Большая часть приглашенных была исключена по неравенству с прочими, так что из 50 оставлено всего только 15. Кроме того, было созвано духовенство, чтобы приискать в Коране, каким образом, не оскорбляя закона, разрешить трапезу у неверного». Начались справки, но разрешающей статьи не оказывалось: все пришли в недоумение, не зная, что делать. Наконец после долгого размышления и ввиду сколько шахского позволения, столько боязни оскорбить посла, улемы постановили принять приглашение Ермолова, но с тем, чтобы за столом прислуживала их прислуга и чтобы она же накладывала и резала кушанья. Условие это было принято, а вечером 25-го числа состоялся и сам обед. Лагерь на этот случай был превосходно иллюминирован, а палатки освещены люстрами и жирандолями. В числе приглашенных находились: Мирза-Шефи, Мирза-Безюрг, Мирза-Абдул-Вехаб, Хаджи-Мамед-Хусейн-хан, Аман-Уллах-хан, Махмуд-хан и визирь зенганский Мирза-Тачи. Гости были, впрочем, весьма воздержаны и, кроме фруктов, почти ни до чего не дотрагивались. Когда же встали из-за стола, то каждый из них, выбрав себе кушанье, которое по внешнему виду казалось ему лучшим, просил о присылке его к нему на дом.

Утром того же дня посольство, пользуясь отсутствием шаха на охоте, отправилось во дворец, где Аллах-Яр-хан показывал ему шахские драгоценности, причем поднес Ермолову два портрета Фетх-Али-шаха, из коих один предназначался собственно ему, а другой государю императору. Оба портрета были написаны крайне безобразно, но обстоятельство это нисколько не помешало принять их с выражением полнейшей признательности и с почетом доставить в наш лагерь.

На следующее утро шах, возвратившийся еще накануне в Султанию, опять принимал Ермолова и на этот раз до того любезно, что при самом его приходе подарил ему из собственных рук 11 огурцов и маковый букет. В происшедшей затем беседе он совершенно неожиданно и в шутку, намекая на отошедшие к России области, стал говорить о том, как обманулся в своих ожиданиях и как не исполнились те надежды, которые он так долго лелеял в душе.

– Взгляни на посла, – сказал он после минутного молчания Аллах-Яр-хану, – как ему совестно, что не исполнил моего желания, когда я, со своей стороны, готов сделать все угодное его государю. Он не имеет, что сказать против этого. Я же в дружбе всем жертвую охотно. – Произнеся это, шах спросил Ермолова: – Скажи по правде, ты передашь разговор наш государю?

Ермолов ответил утвердительно.

Затем шах завел речь о своей власти, которую считал несравненно выше власти всех прочих венценосцев, уподобляя себя тени Аллаха на земле.

– Приятна, – возразил Ермолов, – тень от человека, под скипетром которого благоденствует несколько миллионов народа, считающего дни его благотворениями. – И после того, как бы мимоходом, спросил: – А какова была тень Ага-Мамед-хана?

Известно, что Ермолов сравнивал последнего с жидом, взявшим в аренду землю персидскую.

Шах принял вопрос без неудовольствия и улыбнулся.

Вечером того же дня посольство обедало у низам-уд-доулэ. Когда собрались приглашенные, хозяин взял Ермолова под руку, чтобы вести его из приемной палатки в столовую, и в это время весьма странным образом стал перебирать пальцы его левой руки. Думая, что таков, вероятно, один из восточных обычаев изъявлять дружбу, Ермолов сначала было не обратил на то никакого внимания, но когда он почувствовал на пальце громадный перстень, то тотчас же отдернул руку, заметив, что таких подарков и таким образом предлагаемых он не принимает. Хозяин было обиделся, но потом, за обедом, вздумал вместо перстня предложить большой величины неоправленный камень, но Ермолов отказался и от камня. На следующий день низам-уд-доулэ повторил свой маневр, предлагая вместо камня свой яхонт, но потерпел и на этот раз такую же неудачу, какую понес Мирза-Шефи, желая поднести послу нитку крупного жемчуга.

Обед у низам-уд-доулэ продолжался около двух часов. Встав из-за стола, Ермолов простился с хозяином и, сопутствуемый Мирзой-Шефи, немедленно направился в свой лагерь.

Подарки шаха и принца Мамед-Али-Мирзы. Прощальная аудиенция. Речь Ермолова. Ответное письмо Фетх-Али-шаха государю императору. Грамоты императриц старшей жене шаха и ответы на них

В промежуток времени между последнею аудиенциею и обедом у низам-уд-доулэ в посольском лагере шли деятельные приготовления к встрече шахских наград и подарков, которые, однако же, вследствие отмены первоначального распоряжения персидского правительства, были доставлены лишь утром 27 августа. Они состояли в следующем:

Ермолову: орден Льва и Солнца 1-й ст. с бриллиантами, сабля Измаил-шаха с богатейшею портупеею, 10 дорогих шалей и 17 кусков парчи;

советникам: орден Льва и Солнца 2-й ст., по 3 шали и столько же кусков парчи; кроме того, Негри получил украшенный драгоценными камнями кинжал, а Соколов жеребца;

полковнику Ермолову и Коцебу также орден Льва и Солнца 2-й ст., по 2 шали и по 2 же куска парчи;

прочим офицерам и чиновникам посольской свиты разных степеней орден Льва и Солнца, а штаб-офицерам, сверх того, по шали и по 2 куска парчи; наконец – людям посольства 1500 червонцев. Из этих денег унтер-офицеры получили по 20, официанты по 14, солдаты и казаки по 12, а прислуга по 10 червонцев.