Феликс Медведев - Мой друг – Евгений Евтушенко. Когда поэзия собирала стадионы…

– А чем закончилась история с вами, о которой писали все газеты и которой был забит весь интернет?

– Не пугайтесь, банальная для наших времен история. Как озвучила подобные эпизоды одна, я считаю, гениальная политологиня и писательница, «пресс-службы олигархов придумывают дела и делишки, чтобы развести шефа на бабки». Так вышло и со мной. А я, несмотря на свой возраст и вышерассказанную вроде бы хлесткую журналистскую и игроцкую биографию, остался наивным и доверчивым, как в детстве, человеком. Прости их, Господи!

До сих пор не утихает полемика вокруг показанного «Первым каналом» сериала «Таинственная страсть» по роману В. Аксенова. Миллионы телезрителей, воодушевленные актуальной и сегодня темой о личных судьбах и творчестве знаменитых поэтов-шестидесятников, не отходили от экранов в течение двух недель. Фильм вызвал неоднозначные, в основном негативные отклики. Я насчитал более тридцати публикаций-рецензий в прессе на новую работу ТВ. Среди них попадались и откровенно злобные, авторы которых, что называется, «переходили на личности». Так, газета «Культура» назвала героев фильма «обществом мертвых поэтов»… Летом этого года я случайно застал в Переделкине проживающего в основном в США Евгения Евтушенко, с которым давно не виделся. Разговорились, вспомнили нашу совместную работу над поэтической антологией «Русская муза ХХ века», публиковавшейся в журнале «Огонек», легендарную встречу на даче поэта культовой четверки (Р. Рождественского, А. Вознесенского, Б. Окуджавы, Е. Евтушенко), которую я по заданию «Огонька» организовал в феврале 1987 года… Монолог мэтра о жизни «за бугром» и на родине, о современной поэзии, о том, куда и зачем идет Россия, о его семейном счастье, о выходящем том за томом полном собрании сочинений растянулся на целых четыре часа. Я пребывал в обществе абсолютно «живого», мудрого, активного человека, проехавшего в этом году на поезде с поэтическими выступлениями через всю Россию – от Москвы до станции Зима. На прощание Евгений Александрович подарил мне свою новую книгу с неожиданно-ностальгическим автографом: «Феликсу Медведеву – другу моей не убитой во мне юности». Оттолкнувшись от этих строчек, решительно заявляю: несмотря на очевидные художественные изъяны сериала о поэтах-шестидесятниках, их самих «мертвыми» называть абсурдно и жестоко.

Фотография Евгения Евтушенко, Роберта Рождественского и Булата Окуджавы на даче Евгения Евтушенко в Переделкино. Фотограф – В. Серов. 1987 г.

– Только пусть ворота будут открытыми, – попросил один из них.

– Я заказал такси на 12:30, – намекнул другой.

– Мне нужно спешить на заседание комиссии, – деловито произнес третий.

Евгений Евтушенко не торопился: он был гостеприимным хозяином…

Фотокорреспондент «Огонька» Дмитрий Бальтерманц просил на съемку четверть часа. Когда же из тридцатиградусной стужи они вошли в тепло и уют и радушный хозяин стал угощать гостей горячим чаем с вареньем из какого-то экзотического фрукта, когда он включил видеоролик чудом сохранившейся у него киноленты снятого четверть века назад поэтического вечера и все сразу же впились в экран, ведь на экране были именно они, я понял: разговор состоится. Не дождавшись пассажира, вернулось в Москву заказанное такси, ворота еще долго оставались открытыми, официальное заседание комиссии прошло без одного из ее членов.

Зато щелкали затворы фотокамер, крутились магнитофоны, не умолкала речь. Как захватывающе интересно было просто на них смотреть и слушать их, родившихся в тридцатых, начинавших писать стихи в сороковых, издавших первые сборники в пятидесятых, ставших всемирно известными в шестидесятых, вошедших в школьные хрестоматии в семидесятых, выпустивших собрания сочинений в восьмидесятых! Одним словом, не обижая других замечательных поэтов – их ровесников и современников, мне захотелось поговорить именно с ними, с теми, кто, наверное, чуточку больше, чем кто-либо другой из их поколения, был любим публикой, читателями. Да, именно они: Андрей Андреевич Вознесенский, Евгений Александрович Евтушенко, Булат Шалвович Окуджава, Роберт Иванович Рождественский – были ярчайшими звездами на небосклоне русской поэзии пятидесятых годов. Тех лет, о которых очень точно сказал Леонид Мартынов: «Удивительное мощное эхо! Очевидно, такая эпоха».

Та очистительная эпоха, когда всех волновали по-новому зазвучавшие понятия: «свобода», «правда», «справедливость», «совесть».

В чем-то сегодняшняя атмосфера совпадает с той эпохой.

Более полно мы вдыхаем очистительный озон уже нашего времени, и искусство распрямляет крылья, очищаясь от затхлости, примитива, равнодушия и конъюнктуры.

…Взгляните на фотографию: как умиротворенно беседуют гости, собравшиеся в Переделкине. Можно подумать, что, повстречавшись под парусами времени тридцать лет назад, они и не расходились. А ведь между ними пролегло многое: разность судеб, личные трагедии и взлеты, неустойчивость читательских вкусов, трансформация их собственных взглядов. Тридцать лет прожить рядом, друг возле друга, любя, ревнуя, гордясь, огорчая и огорчаясь, – не поле перейти. И пусть не вместе, не за одним столом, но съедено ими всеми по пресловутому пуду соли, соединившему их судьбы навсегда. Иначе и быть не могло: ведь все они самоотверженно преданы главному в их жизни – поэзии, искусству, слову.

А если что не так, то пусть их рассудит будущее. За то, что уже сделано, и за то, что осталось сделать. А пока…

А пока я прошу их оглянуться назад – сейчас это модно: «ретровзгляд», «ретроспектива», и не надо останавливать мгновение, пусть минуты этого «вместе», возможность неожиданного общения объединят их воспоминания-размышления с раздумьями наших читателей о судьбах поэзии и поэтов.

Ведь со времени их пылкой молодости прошло тридцать лет.

Какими они помнят себя по отношению друг к другу, к литературе, к жизни?

Что осталось в них от тех, тогдашних?

Они изменились, но в чем?

Они изменились или их изменило время, обстоятельства, возраст?

Пытались ли они изменить время?

Когда-то один из них сказал: «Нас мало. Нас может быть четверо».

Они и сегодня так считают?

Видятся ли им новые четверо в сегодняшней поэзии?