Владимир Бондаренко - Последние поэты империи: Очерки литературных судеб

Вот сегодня уже русская традиционная деревня уходит точно. Дай Бог мне ошибиться, как Сергею Есенину, но не вижу я сегодня никаких зацепок к возрождению старорусской деревни. А с ней и возрождения былой национальной России. И Русь не та, и русские не те…

Уверен, Россия будет, и ей предстоит еще великое будущее, но в ином облике, с иным характером, с иными приметами. Вот тогда, вглядываясь в свое крестьянское детство, иные русские будут жадно вчитываться в простые и чистосердечные строчки прекрасной русской поэтессы Ольги Фокиной:

Своей принципиальной почвенностью, приверженностью красоте и истинности русской деревни Ольга Фокина отличается от, казалось бы, близких ей Николая Рубцова и Анатолия Передреева. Они в одно время ушли из деревни, но Ольга Фокина всегда оставалась посланницей этой отеческой земли в иных городских просторах и откровенно томилась и задыхалась там, а Николай Рубцов и Анатолий Передреев, подобно Сергею Есенину, вознамерились победить и город. Отсюда и трагический надлом у обоих, что с прямотой высказал Передреев в стихотворении «Окраина» (1966):

Эти знаковые для большинства народа передреевские строки явно перекликаются с рубцовскими: «Меня всё терзают грани меж городом и селом…»

Ольгу Фокину такие грани не терзали, она ушла от трагедии надлома в чистоту традиционного мифа. Из всех русских поэтов своего времени Ольга Фокина, пожалуй, одна выбрала иную трагичность — трагичность саморазрушения вместе со своей деревней, ухода в иллюзорный мир вместе с последними колодцами, петухами, прялками и деревенским укладом.

То же и в прозе Василия Белова, сохранившего чистоту деревенского «Лада» и не пожелавшего фиксировать его надлом и крах, что выразил Валентин Распутин в «Прощании с Матёрой» и «Пожаре». Белов осознанно ушел с головой в исторические деревенские «Кануны», не желая провидеть формы будущей деревни. Красота законченного консерватизма. Такими же были Фолкнер в американской прозе и Фрост в поэзии. А разве нет подобной красоты традиционализма в английской поэзии, в испанской, в итальянской? Скудный стиль, целомудрие слуха, поэзия обыденной природной жизни. Разве не громили, как Фроста, и английского поэта Одена, и мексиканского поэта Октавио Паса левые либералы за их реакционную сущность?

Традиционализм не приемлет универсальность, ибо условия жизни и традиции, выработанные в конкретных местах проживания, всегда разные. Поэт юга России, тот же Юрий Кузнецов не мог в любом случае обладать тем же взглядом на мир, что северная Ольга Фокина.

Достаточно консервативный поэт Уистен Хью Оден составил интересный перечень вопросов о любом поэте, которые и должен прояснить литературный критик: пейзаж поэта, климат, этнический состав места, где он живет, природа языка, религия, отношение к правлению государством, к экологии и к архитектуре, к окружающему поэта быту. Вот и я для начала попробую разъяснить все оденовские вопросы на примере поэзии Ольги Фокиной. Кстати, вопросы очень точные и сразу обозначающие направленность любого поэта, его отношение к традициям своего народа.

Пейзаж, характерный для всех стихов Ольги Фокиной:

Разве не становится ясной для читателя прозрачно-чистая картина северной Руси?

Конечно, можно найти у поэтессы и нечто коктебельское, и питерский пейзаж, но все это мимолетное, отстраненное и потому холодное. Пейзаж ее рая — это пейзаж северной деревни.

Климат. Есть поэты вообще вне климата. Конечно, скажут: а климат души? Но английский традиционалист Оден требовал от критиков указания именно природного климата в стихах поэтов.

Также не случайны требования английского поэта к критикам дать представление об этносе поэта, показать его национальную суть. Поэт может ее зашифровать как угодно, но дело критика — раскрыть его этнический мир. Оден утверждает: «Если человек пишет стихи и прозу, его мечта о Рае — его личное дело, но как только он начинает заниматься литературной критикой, честность требует от него дать читателю четкое представление об идеале, чтобы тот глубже понял суждения критика». Среди той информации, какую Оден всегда хотел иметь, читая других критиков, на третьем месте стоит этнический вопрос, кстати, и отвечая о себе, он с гордостью пишет о преобладании в нем «нордической расы».

Что ж, нордическая, то есть северная, раса близка и Ольге Фокиной. В ее представление о поэтическом рае входят все понятия фольклорной, древней Руси.

Родной северный колорит всегда присутствует в мире фокинской поэзии, она никак не может насытиться народными северными красками, искренне томясь на стороне. Это же не для красного словца, а совершенно органично вырвалось у Фокиной глубинное патриархальное заверение (высмеянное либералами, пародированное Александром Ивановым):

Здесь нет декларативности и ультиматума, нет призыва кому-то куда-то не ездить. Она сама, — Ольга Александровна Фокина — еще лишена пока кочевого зова, она еще не утомилась своей оседлостью, не насладилась всей истинной красотой народного лада.

Здесь нет и отказа от мировой культуры, но и культуру всю можно обрести в самом медвежьем углу. Сидит же себе американец Сэлинджер уже лет тридцать в диком захолустье, ведя почти монашескую жизнь, и что-то я не слышал, чтобы шустрые газетчики его обзывали темным дикарем. Очень многие великие традиционалисты из всех стран мира были тяжелы на подъем, с другой стороны, много ли осталось первичности, подлинности в поэзии наших отечественных попрыгунчиков? Опасный это жанр — путевые стихи.