Иван Спатарель - Против черного барона

…Настала хмурая осень 1917 года. Армия разваливалась. Стихийная демобилизация захватывала все новые фронтовые части. 2-я боевая авиагруппа истребителей в бездействии стояла в городе Луцке.

Пример дезертирства подал… новый командир части капитан Модрах. Он позорно скрылся, бросив подчиненных и самолеты. За ним потянулись другие офицеры. Стали исчезать и рядовые…

Еще с весны 1917 года большевистская газета «Правда» стала выходить открыто, хотя и под разными названиями. Я часто ее читал. Знал о возвращении в Россию Владимира Ильича Ленина, о его лозунге превращения революции буржуазно-демократической в социалистическую.

Ленин. Теперь это имя не сходило с газетных страниц. Но мне оно стало знакомо еще в Мелитополе. В кружке РСДРП (б) Владимира Ильича называли создателем нашей партии. Мы говорили о борьбе Ленина с Мартовым и Плехановым. Поддерживали большевистскую «Искру».

И вот теперь газеты Временного правительства изрыгали грязную клевету: якобы Ленин — немецкий шпион, будто бы он послан в закрытом вагоне, чтобы по приказу кайзера Вильгельма погубить Россию. Конечно, такая галиматья вызывала только возмущение.

Механики и мотористы знали, что я выходец из рабочих. Они спрашивали, а я охотно рассказывал им, кем на самом деле является Владимир Ильич Ленин. Говорил и о целях партии большевиков. Эти беседы не прошли даром. Меня почти единогласно избрали председателем солдатского группового комитета.

Луцк находился близко к фронту. И когда мы прибыли туда, то сразу попали в водоворот многотысячной солдатской массы. Пехотные, артиллерийские и саперные части были охвачены брожением. Всюду проводились митинги. Началось братание: русские и немецкие солдаты уничтожали проволочные заграждения и шли навстречу друг другу, высоко подняв над головами маленькие белые флажки. Так рядовые воины, не дожидаясь, что им скажут генералы и министры, начали мирные переговоры. Несколько старших начальников, пытавшихся помешать братанию, были убиты. На вокзале я видел, как целые части без офицеров, с оружием в руках захватывали поезда и уезжали с фронта.

В эти дни газета «Правда» призывала:

«Конец войне!. Немедленный мир. Мир без аннексий и контрибуций»…

На исходе октября обстановка накалилась до крайности. Временное правительство окончательно дискредитировало себя в глазах армии. Ничего, кроме безумного лозунга «Война до победного конца», оно предложить не могло.

В полдень 26 октября (по старому стилю) я был в канцелярии авиагруппы. Начальник штаба Афанасьев показывал мне недавно полученные приказы и другие документы. В комнате находился и подпоручик Свешников, лучший в группе воздушный боец после погибшего Евграфа Крутеня, командир нашего 7-го отряда.

Вдруг раздался топот. Дверь с грохотом распахнулась. В комнату буквально ворвались запыхавшиеся члены солдатского комитета большевики Крживицкий и Дмитриев. Закричали наперебой:

— Товарищ председатель!

— Поступили сведения от солдат телеграфной команды штаба армии…

— В Петрограде революция!

— Временное правительство свергнуто! Керенский бежал. Его министры арестованы…

— Власть взяли в свои руки большевики во главе с Лениным…

— Объявлен ми-и-ир!!

Побледневший Свешников встал со стула и тихо сказал:

— Это давно назрело. Но как быть с немцами?

— Господин подпоручик! — обратился ко мне штабс-капитан Афанасьев. — Считаю своим долгом предложить комитету: особое внимание уделить организации боевого дежурства летчиков на аэродроме и поддержанию боеготовности аэропланов. Провокация со стороны воздушного противника вполне вероятна… И далее, возможны эксцессы, необходимо усилить охрану аппаратов, горючего, боеприпасов…

— Друзья! Настоящая революция свершилась — поздравляю вас!.. Сейчас соберем комитет. Ваше предложение, — обернулся я к Афанасьеву, — будет принято. А в отношении немцев мы, по-видимому, получим указания от нового правительства и командования. Надо о случившемся немедленно сообщить командиру авиагруппы…

После дезертирства Модраха командиром группы стал бывший заместитель Крутеня — штабс-капитан Шебалин. Я нашел его в столовой офицерского собрания. Мне показалось, что он «опохмеляется» после ночной попойки. Сообщив о событиях в Петрограде, я предложил собрать личный состав, чтобы принять меры предосторожности. Штабс-капитан бросил вилку и, вызывающе глядя на меня, заметил с издевкой:

— Дудки-с, господин подпоручик! — Он помахал пальцем перед моим лицом. — Увольте! Власть стала ваша, как вы изволили выразиться, рабоче-крестья-н-ска-ая… Вот вы теперь сами вместе с солдатней и делайте что вам угодно-с…

И Шебалин, пьяно покачнувшись, грязно выругался. Говорить с ним было не о чем.

Мы сами справились. Солдаты выполняли приказы комитета с небывалым подъемом. Я поехал в ревком Особой армии, чтобы доложить о состоянии авиагруппы и получить указания о дальнейших действиях.

Председатель ревкома сказал мне:

— Во-первых, поймите до конца: все, что мы делаем, — только для народа. Главная ваша задача — сохранить аэропланы и техническое имущество. Полагаю, что все еще ох как потребуется… Группе не покидать фронта, быть готовыми к бою: вопреки перемирию, немцы могут двинуться вперед…

Возвращаясь назад, я невольно поглядывал на свою потертую в полетах планшетку. В ней лежали два маленьких листка бумаги, каждый из которых обладает взрывной силой, гораздо большей, чем любая авиабомба… На листочках отпечатаны декрет о мире и декрет о земле, подписанные Лениным.

Невольно я вспоминал только что услышанный девиз революции: «Все, что мы делаем, — только для народа»…

Нет призвания более высокого и чистого. Вот оно, Иван, начало исполнения твоей давней мечты!

…«Ньюпор» вздрагивает, покачиваясь с крыла на крыло. Будто лечу по невидимым воздушным кочкам. Знаю, побалтывает оттого, что вплотную надо мной — хоть рукой бери — серая вата облаков. А под ними всегда сильные потоки, вот и трясет. Но снизиться боюсь: прямо под самолетом линия фронта. Здесь нас часто встречали вражеские истребители, открывала свирепый огонь немецкая артиллерия. Бросаю взгляд на гашетку пулемета — он на всякий случай готов к бою.

Вот они, внизу слева, германские позиции. Глаза машинально отмечают орудия, пулеметные гнезда, движение транспорта по дорогам. Хоть сейчас же заноси на карту. Но теперь это, кажется, не нужно делать. Справа волнистые линии наших укреплений, крапинки блиндажей, зигзаги ходов сообщения. Ничейная полоска опутана паутиной колючей проволоки, продырявлена воронками. Слева и справа, как незажившие раны, тянутся окопы. Земля искромсана людьми, три долгих года убивавшими друг друга. Я лечу к ним от имени революции.