Иван Спатарель - Против черного барона

Летчик 13-го отряда Сумпур, переболев сыпным тифом, вернулся из госпиталя еле живой. Он так исхудал, что друзья не сразу узнали его: кожа да кости. Чтобы не шататься от слабости, летчик ходил с палочкой.

Но, появившись на аэродроме, он первым долгом спросил:

— Где мой «сопвич»?

— Никому не отдали, не волнуйся, — успокоил его Межерауп. — И аппарат ждет не дождется тебя, и твой моторист Братушка…

— Вот и хорошо, — обрадовался летчик. — Спасибо, Петр Христофорович… А то я, когда лежал в госпитале, все боялся…

Стоявшие рядом летчики рассмеялись. Иван Воедило укоризненно заметил:

— Ох и жадный ты до полетов, Сумпур: даже на тот свет хотел лететь только на своем «сопвиче»…

— Вот что, товарищ наш дорогой, — уже серьезно сказал Петр Межерауп. — Перед тобой я, как командир, ставлю сейчас особые задачи. — И он начал загибать пальцы: — Первое, в завтрак, обед и ужин съедать по две порции. Повара предупрежу. Второе, спать по пятнадцать часов в сутки, пока бока не заболят. Третье, на аэродром приходить только для того, чтобы погреться на весеннем солнышке. И четвертое, — строго заключил Межерауп, — через полмесяца доложить о состоянии здоровья. Твоя главная боевая задача — быстрее войти в строй. Понял, дружище?

— Что вы, Петр Христофорович, — попробовал возразить летчик, — я с тоски умру от такой жизни. Дней через пять…

— Разговор окончен, — оборвал командир. — Не расстраивай: мне лететь пора.

Но через два дня… Только начало светать, а все летчики 3-го и 13-го отрядов были уже на аэродроме и ждали команду на вылет. Накануне пришел приказ Коровина: всеми исправными самолетами произвести бомбардировку белогвардейского аэродрома на станции Джанкой. Каждый, кто летал на такие задания, хорошо знает, с каким подъемом они выполняются. Что может быть приятнее, чем врасплох ударить по воздушной базе врага, который сосредоточил там свои лучшие силы. А в Джанкой, как нам сказали, только недавно прибыли новенькие истребители «спады» и «эсифайфы».

Действовать решили двумя группами. Первую — из четырех самолетов — должен был вести Межерауп, вторую — из трех машин — Воедило. В этот раз он летел не на своем «ньюпоре», а на «сопвиче» Сумпура, имеющем бомбовую нагрузку в четыре раза больше.

Приближалось время взлета. Воедило уже сел в кабину, когда его вдруг вызвали к командиру отряда.

Межерауп, готовый к вылету, стоял около самолета. К нему подошел Сумпур.

— Разрешите и мне слетать, Петр Христофорович! — сказал он умоляющим голосом. — Ведь есть же свободная машина.

— С палочкой полетите? — сердито спросил Межерауп.

— С какой палочкой? А, эта, будь она проклята.

Отбросив палку, Сумпур выпрямился и твердым шагом прошел перед командиром.

— Видите? Я здоров как бык…

Возвратившийся Воедило увидел, как по лицу Сумпура катятся слезы. Ему стало жаль товарища.

А Межерауп, обращаясь к нему, с досадой бросил:

— Вот полюбуйтесь на него! Еле на ногах стоит, а пристал как с ножом к горлу… Говорит, ты хлеб у него отбиваешь. Хочет лететь с нами на Джанкой…

Воедило замялся. Понимал, конечно, что Сумпур еще слаб. Но сказать об этом не решился, чтобы не обидеть друга…

Межерауп молча прошелся около самолета. Вдруг резко остановился и сказал:

— Ты мой старый боевой товарищ, Сумпур! Верю тебе, как себе. Раз говоришь, справишься, — лети…

— Не подведу! — радостно отозвался летчик.

Теперь вторая группа усилилась: «сопвич» повел сам Сумпур, вылетевший вместе с Братушкой, а Воедило отправился на своем «ньюпоре». Чтобы обмануть наблюдательные посты белых, оба звена пошли не на Джанкой, а на Утлюцкий лиман. Там они должны были развернуться на запад и взять курс к цели.

Когда летчики группы Межераупа появились над вражеским аэродромом, увидели, что к ангарам бегут люди — выводить самолеты. Но беляки опоздали. На их головы уже посыпались бомбы, пулеметные очереди.

Группу Межераупа над целью сменило звено Ингауниса. Сбросив бомбы, летчики начали обстреливать подступы к ангару, который уже горел.

Тут они заметили, что машина Сумпура стала круто снижаться по спирали. Сначала Ингаунис, Крекис и Воедило решили: их товарищ умышленно теряет высоту, чтобы его моторист Братушка поточнее сбросил оставшийся «пудовичок». Но вскоре поняли: у Сумпура что-то неладно. Его «сопвич», клюнув носом, быстро пошел вниз. У самой земли он выровнялся и плюхнулся на краю аэродрома. К самолету со всех сторон побежали беляки. Помочь Сумпуру и Братушке наши летчики уже не могли. Патроны у них кончились, горючее тоже было на исходе…

После этого случая Межерауп ходил мрачный и злой.

— Надо же, двух человек погубил! — ругал он себя. — И каких! Больного пустил на боевое задание…

Но причина вынужденной посадки нашего самолета оказалась совсем другой. О том, что случилось с Сумпуром и его мотористом Братушкой, летавшим за стрелка-бомбардира, вскоре рассказали два перебежчика из врангелевского отряда, стоявшего в Джанкое.

На машине Сумпура во время бомбометания заклинило тягу управления карбюратором. При малых оборотах мотора она еле держалась в воздухе. Пока Братушка сбрасывал бомбу, летчик пытался что-то сделать с тягой и упустил возможность отойти подальше от вражеского аэродрома.

Схватив Сумпура и Братушку, белогвардейцы сначала подумали, что они умышленно перелетели к ним. Во время допроса они старались склонить их на свою сторону, обещали золотые горы. Но Сумпур и Братушка наотрез отказались им служить и вообще перестали отвечать на вопросы. Несколько дней их пытали. Генерал Слащев, возглавлявший группировку врангелевских войск в этом районе, был взбешен их молчанием.

Сумпура и Братушку без всякого суда повесили. Несколько дней их тела раскачивались на центральной площади Джанкоя. На груди у каждого была приколота записка: «Повесить. Слащев».

Я видел, как реагировали летчики дивизиона, узнав о зверской расправе над нашими товарищами. У меня тоже все внутри клокотало. На душе появилась новая рана. Она была особенно мучительной: накануне Коровин рассказал мне некоторые подробности гибели Михаила Никифоровича Ефимова.

После Октябрьской революции он пошел с большевиками, стал членом ревкома авиации в Севастополе. Когда туда пришли немцы, бежал в Одессу. Но осенью 1919 года его поймали белогвардейцы…

Михаил Никифорович Ефимов остался верным народу до конца. Лишь недавно, уже работая над этими воспоминаниями, я получил два документа, раскрывающие обстоятельства последних лет его жизни. Вот выдержки из письма, присланного мне Евгенией Владимировной Королевой — племянницей прославленного русского летчика:

«…В конце января 1917 года Ефимова откомандировали с Румынского фронта в Севастополь в гидроавиацию, где он служил инструктором школы морских летчиков в бухте Нахимова.