Иван Спатарель - Против черного барона

Едва успел летчик выскочить из кабины, как по нему открыли ружейный и пулеметный огонь. Стреляли наши, не разобрав опознавательных знаков на машине. Васильченко упал на землю, решив спокойно ждать своей участи. «Половина работы сделана, — думал он. — Только бы снимки получились…»

А мы с комиссаром находились в это время в Чаплинке, в кабинете помощника начальника штаба. Он оказался одним из тех людей, которые считают свою работу самой важной. Пом — по всей вероятности, бывший офицер — спокойно и внимательно просматривал каждый привезенный нами документ, задавал множество вопросов. Отвечая ему, я все время думал о Васильченко, старался мысленно представить себе, что он делает в данный момент.

Заметив, что я частенько посматриваю на часы, помощник начштаба не без укоризны спросил:

— Вы что? Торопитесь куда?

— Нет-нет, — поспешно ответил я. — Просто привычка…

Но Савин неожиданно брякнул:

— А из этой деревни можно увидеть самолет, летающий над линией фронта?

— Что-о! — еще больше изумился наш собеседник, сдвинув густые брови.

— Видны ли отсюда самолеты, летающие над Перекопом? — переспросил Иван Дмитриевич. Я понял, что он тоже все время думает о Васильченко.

— В ясную погоду видны, — ответил штабист, — но какое отношение это имеет к вашему докладу?

Взглянув на часы — они показывали девять часов тридцать минут, — я не выдержал:

— Вы уж извините, товарищ! Наш летчик в это время должен начать фотографирование перекопских укреплений. Разрешите выйти на несколько минут, чтобы понаблюдать за его полетом.

— Да вы что? — строго возразил пом и даже встал из-за стола. — Ведь эти данные я должен сегодня отправить телеграфом в штаб армии, а оттуда через штаб фронта они пойдут в Реввоенсовет Республики. Неужели вы не понимаете этого?

— Товарищ! Не обижайся! — весело сказал Савин, направляясь к выходу. — Очень надо.

Мы вышли на улицу. Определив юг, стали ощупывать глазами небо.

— Гляди! — тревожно воскликнул Савин. Взглянув туда, куда он показывал, я увидел над горизонтом круто планирующий аэроплан. Вокруг него появлялись все новые пятнышки разрывов.

Наш автомобиль стоял рядом.

— Заводи! — бросил я шоферу Логинову, и мы с Савиным сели в машину.

— Ладно, поезжайте! — крикнул нам вдогонку штабист. — Я один все сделаю.

Николая Васильченко мы нашли у артиллеристов. Те наконец поняли свою ошибку и прекратили огонь. Несколько красноармейцев помогли нашему летчику оттащить «ньюпор» в укрытие.

— Товарищ командир! — доложил Васильченко. — Удалось выполнить только половину задания. Поврежденный мотор исправить не смог. А сама машина в целости…

— Чертушка! — комиссар ласково потрепал его по плечу. — Ты лучше расскажи, как сумел посадить машину здесь, среди сплошных окопов?

Возбужденно поблескивая глазами, летчик рассказал обо всем, что с ним приключилось, и попросил разрешить ему после того, как машина будет исправлена, закончить выполнение задания.

Неисправность в моторе мы втроем нашли и устранили очень быстро. Но поврежденной оказалась и правая нижняя плоскость. В ней зияло несколько осколочных пробоин.

— Как думаешь, Иван Дмитриевич? — обратился я к комиссару. — Можно его выпускать на такой машине?

— Если его, то можно, — ответил комиссар.

— Завтра такой погодки может и не быть, — скромно заметил Васильченко.

Я разрешил вылет. Мы нашли удобную для взлета площадку и с помощью артиллеристов вытащили туда «ньюпор». Врангелевская артиллерия открыла по нас огонь. Васильченко, даже не опробовав как следует мотор, повел машину на взлет. Оторвавшись от земли, самолет круто полез вверх, чтобы быстрее выйти из зоны обстрела. Когда он набрал тысячеметровую высоту и взял курс к Турецкому валу, мы с комиссаром неторопливо направились к автомашине.

— Иван Константинович! — внезапно закричал Савин, доказывая рукой вверх.

Я взглянул туда и остолбенел: «ньюпор» Васильченко с заглохшим мотором снова планировал в нашу сторону. На этот раз он еле-еле дотянул до своей территории, приземлился буквально за передовыми окопами. Артиллерия белых незамедлительно открыла огонь. Но ее снаряды рвались пока далеко от приземлившегося самолета. Раздумывать было некогда. Я быстро прикинул, как лучше проехать, и махнул рукой Логинову. Через несколько минут мы под усиливающимся обстрелом подкатили к «ньюпору».

Хорошо, что у нас с Савиным была не легковая автомашина, а полугрузовичок «пежо».

Втроем мы быстро подняли хвост самолета на кузов. Савин и Васильченко крепко ухватились за костыль. Я вскочил на ступеньку автомобиля, чтобы показывать шоферу дорогу. Только наш «пежо» тронулся, как белогвардейцы открыли бешеный огонь из винтовок. Я видел, как с головы комиссара слетела фуражка, сбитая пулей или осколком. Но останавливаться было нельзя. Старались ехать как можно быстрее, то и дело меняя направление. Наконец благополучно добрались до той самой низинки, где «ньюпор» стоял первый раз.

Я снова снял гимнастерку и раскрыл мотор.

— Неужели оборвался тот же проводничок? — взволнованно спросил Васильченко, заглядывая под капот.

— Нет, не он. Вот, посмотрите, — показал я лопнувшую пружинку магнето.

— Надо же! — с досадой воскликнул Савин. — Из-за такой мелочи едва не погиб человек… И где теперь достанешь эту финтифлюшку?

Васильченко задумчиво вертел в руках тонкую стальную пластиночку. Я тоже взглянул на нее. Своим видом она напоминала что-то очень знакомое… Но что?.. Оглянувшись на подошедшего красноармейца с подсумком на ремне, я вдруг вспомнил.

— Товарищ! Дайте-ка одну обойму…

Вынув все патроны, я протянул железку Савину. Он даже ахнул от удовольствия:

— А ведь здорово, Иван Константинович! Надо только боковые обжимчики убрать и на конце сделать фигурный вырез! Будет точно такая же пластиночка…

— А чем его выпилить? — спросил сразу оживший Васильченко. — Постойте… Я сбегаю на батарею!

Вернулся он веселый. В одной руке у него был молоток, в другой — небольшой трехгранный напильник. С помощью этих инструментов я и сделал из патронной обоймы новую пружину магнето. Запустив мотор, мы с наслаждением слушали несколько минут его ровное, уверенное гудение.

Солнце клонилось к западу, но светило по-прежнему ярко. Было уже четыре часа дня, а начался полет в девять утра. Васильченко, конечно, очень устал, но виду не подавал.

— Товарищ командир, разрешите попробовать еще раз? — попросил он, когда мы опробовали мотор. — Я запомнил хороший ориентир, начну съемку там, где закончил. Ведь немного осталось доснять…

В голосе летчика было столько твердости и решимости, что я не смог ему отказать.