Иван Спатарель - Против черного барона

В то время мы знали Перекоп лучше всех: ежедневно «висели» над ним. Было ясно, что, не взяв его, невозможно выгнать Врангеля из Крыма, тяжесть предстоящего здесь сражения стала для нас очевидной. И чтобы красные бойцы меньше пролили крови, мы, летчики, обязаны были дать им самые исчерпывающие сведения об укреплениях противника.

Когда при встрече в Александровске мы беседовали с Владимиром Ивановичем Коровиным, он удивил меня одним неожиданным высказыванием:

— О чисто истребительных задачах, о красивых воздушных атаках и сбитых самолетах врага вам, Иван Константинович, придется забыть…

— Почему? — спросил я, задетый за живое. — Вот вы в разговоре упомянули капитана Крутеня. А ведь он, как известно, создавал большую авиагруппу истребителей именно для завоевания господства в воздухе…

— Нет, это не было у него самоцелью! — возразил Коровин. — Крутень, как никто другой, понимал, что любая авиация предназначена прежде всего для содействия сухопутным войскам… — Командующий усмехнулся и спросил: — Вы, надеюсь, не собираетесь «ньюпорами» прорывать перекопские позиции?.. То-то… А вот помочь прорыву вы сможете, и очень сильно, если сфотографируете эти укрепления. Согласны?

— Согласен.

Коровин на минуту задумался и сказал озабоченно:

— Не знаю только, где можно срочно добыть хотя бы одну аэрофотосъемочную камеру, такой товар сейчас днем с огнем не сыщешь…

— И не надо разыскивать, — успокоил я командующего. — Фотоаппарат и все необходимое у нас есть.

— Да что вы? — обрадовался Коровин. — Вот молодцы! Откуда у вас такое богатство?

— После мировой войны вместе с самолетами прихватили…

— Чудесно! — оживился Коровин, потирая от удовольствия руки. — Значит, Перекоп будет сфотографирован! А у Межераупа есть своя камера для съемки Чонгара…

Теперь, много лет спустя, должен признаться, что я сказал ему тогда не всю правду. Мы сберегли не один, а два фотоаппарата «Потте». И запас пленки имели довольно приличный. Раз Владимир Иванович считал съемку Перекопа важнейшей задачей, то выполнять ее лучше было с помощью двух фотоаппаратов.

В первые же дни пребывания в Аскании-Нова я приказал установить на «ньюпорах» обе камеры. Наши «фотографы» Гуляев, Васильченко и Вишняков несколько раз вылетали на Перекоп. Но условия, в которых им приходилось действовать, были очень плохими. Перешеек закрывала плотная дымка, образованная испарениями гнилого Сиваша. Поэтому многие привезенные ими снимки оказались мутными, непригодными для дешифрирования.

Сказывалось и несовершенство съемочной аппаратуры. Отечественный аэрофотоаппарат «Потте», которым мы пользовались, представлял собой небольшую коробку в виде усеченной пирамиды. Заряжался он пленкой на пятьдесят кадров. Устанавливался в нижней части фюзеляжа. Лючок был прикрыт небольшим козырьком, чтобы на объектив меньше оседала пыль и не попадали брызги масла.

Прибора для управления аппаратом на самолете не было. Дистанционный механизм спуска затвора состоял из резиновой груши, от которой к фотоаппарату тянулся тоненький шланг. При нажатии на нее затвор срабатывал — и получался один снимок. Во время маршрутной съемки грушу нажимали столько раз, сколько требовалось кадров. Летчик должен был чутьем определять нужные временные интервалы, чтобы избежать больших разрывов между снимками. Обычно он вел счет секундам в уме. Выполнять эту работу было трудно, особенно под сильным артиллерийским огнем. Качество съемки во многом зависело от видимости земли и освещения. А светофильтров не было, об изменении экспозиции никто и подумать не мог. Поэтому на фотографирование мы вылетали не рано утром, а позже, когда над Перекопок рассеивались туман и дымка.

В ночь на 1 июня летчик Васильченко и его моторист Святкин возились у самолета дольше обычного. По приметам погода завтра должна быть хорошей, и летчик, сделавший несколько безуспешных попыток произвести аэрофотосъемку, надеялся, что на этот раз ему повезет.

Поскольку «ньюпор» был основательно потрепан, а задание предстояло очень важное, Васильченко со Святкиным решили еще раз проверить и подремонтировать машину. Работали они дружно, старательно.

Мне с комиссаром тоже досталось в эту ночь: помощнику начальника штаба войск перекопского направления срочно понадобились данные для отчета о работе нашей авиагруппы за прошедший месяц. Он потребовал, чтобы мы с Савиным сами явились в Чаплинку со всеми бумагами в восемь часов тридцать минут.

«Парились» мы с комиссаром примерно до часу ночи. Сделав все необходимое, решили заодно проверить караулы. Когда обходили аэродром, увидели около одного из «ньюпоров» трех человек. Оказывается, Васильченко и Святкин не закончили работу. Им помогал техник отряда Федор Шульговский.

— А вы почему здесь торчите, полуночники? — весело спросил Савин.

Васильченко доложил, чем они заняты. Шульговский посетовал, что слабоват мотор. Но раз другого нет, пришлось старый подлатать, чтобы завтра все обошлось благополучно. Работы у них оставалось еще на полчаса.

Задание Николаю Васильченко я дал еще вчера вечером и теперь только уточнил время вылета — девять часов утра. Потом мы с Иваном Дмитриевичем Савиным пожелали ему успешного полета.

…В назначенный час Васильченко вылетел на аэрофотосъемку. Видимость была настолько хорошая, что, казалось, с тысячеметровой высоты можно заметить на земле патронную гильзу. При наборе высоты мотор начал капризничать. «Пошуровав» секторами воздуха и бензина, летчик решил продолжать полет. Не хотелось возвращаться в такую погоду.

Над линией фронта, в районе Перво-Константиновки, наши артиллеристы, не разглядев красных звезд на крыльях самолета, стали его обстреливать. Зато врангелевцы сразу их заметили и также открыли сильный огонь. Несмотря на разрывы своих и неприятельских снарядов, Васильченко приступил к аэрофотосъемке.

Сначала его угнетало чувство опасности. Но он старался побороть его, строго выдерживал скорость, высоту и курс полета.

Васильченко летел вдоль Турецкого вала, явственно представляя, как при каждом щелчке затвора глаз фотоаппарата фиксирует систему белогвардейских укреплений. Сердце радостно стучало. Постепенно он забыл про обстрел и, кроме объектов съемки, ничего не видел. Когда позади осталась примерно половина съемочного маршрута, в кабине вдруг стало тихо. Мотор умолк. Не сразу поняв, в чем дело, летчик бросил грушу, развернул машину на свою территорию и инстинктивно отдал ручку от себя. Самолет планировал прямо к нашей батарее, которая усилила огонь по нему. Внизу промелькнули линия окопов с проволочным заграждением и траншея. Затем показалась полянка. «Ньюпор» приземлился в трехстах метрах от переднего края. Рядом зияла огромная воронка. «Хорошо, что не врезался в нее…» — вздохнул с облегчением Васильченко.