Иван Спатарель - Против черного барона

Трепещет на ветру кумачовое Знамя. Строй летчиков и мотористов вытянулся перед двумя самолетами. Это все, что у нас осталось после непрерывных, напряженных боев. Да и их нужно ремонтировать.

По правилам, нас должны отвести в тыл на доукомплектование и отдых. Но разве можно в такой трудный час бросить своих? Нет, мы останемся на фронте. Будем вести хотя бы разведку.

Я сказал людям об этом. Теперь говорит комиссар. Лицо у него серое от усталости. Ворот гимнастерки расстегнут. Иван Дмитриевич рубит воздух крепко сжатым кулаком:

— Международная контра злорадствует. Но рано. Наша 13-я армия не уничтожена. Она верит, что в предстоящих боях орлы пролетариата — красные летчики — помогут ей. Час разгрома черного барона близок. Нам тоже надо готовиться к этому решительному удару. Смерть вешателю Врангелю!

Ловким движением комиссар разгоняет под ремнем складки гимнастерки и продолжает:

— Мы с командиром решили: лучший самолет отдать лучшему молодому летчику. Самому товарищу Спатарелю сейчас придется летать мало. Надо добывать новые машины, руководить нашими отдельными отрядами, наладить работу базы, расположенной далеко от группы. И чтобы командирский «ньюпор» не стоял, решили передать его Николаю Николаевичу Васильченко… Надеюсь, когда потребуется, он разрешит слетать на нем командиру.

Вижу: осунувшееся лицо Васильченко покрылось румянцем.

— Всех прошу учесть, — добавляет Савин, — впредь новые машины будет получать тот, кто этого заслужит в бою.

Внезапно потемнело. Туча повисла над самым аэродромом. Ветер усилился.

— Знамя в штаб! Все к самолетам: держать крепче! Бегом! — кричу я. Васильченко первым бросается к «ньюпору».

Вспышка молнии озаряет город, реку, аэродром и людей, облепивших самолеты. Удар грома раскалывает небо…

Теперь мы приданы Правобережной группе войск. Четыре ее дивизии обороняют фронт шириной в двести километров — от Херсона до Никополя. Даже прежнего количества машин нам здесь не хватило бы. И все-таки никто не унывал. Наоборот, после отступления коллектив стал еще крепче, сплоченнее. «Почему?» — задал я себе вопрос. И мне невольно вспомнились последние минуты перед вылетом из Аскании-Нова. Многие тогда нервничали, спешили. Ведь на аэродром вот-вот могла нагрянуть белогвардейская конница. Только Яша Гуляев по-прежнему оставался спокойным. Его медлительность меня удивила.

— Нельзя ли побыстрее? — сделал я замечание.

— Нельзя, товарищ командир, — ответил он. И, помолчав, добавил: — На меня смотрят другие. И если я, коммунист, начну метаться, что же останется делать им?

В тот день Гуляев провел три воздушных боя. И каждый раз ему одному приходилось сражаться против трех-четырех «хэвилендов».

Каждому, кто вылетал тогда на задание, я говорил:

— В Нижние Серогозы возвращайтесь над дорогой, ведущей из Аскании-Нова. Постарайтесь найти обоз Ильинского…

Прошел день, другой, но никто из летчиков не порадовал меня докладом. Тогда я вылетел сам. Выполнив разведку, завернул к нашему прежнему аэродрому. Поломанных самолетов возле сараев уже не было… Обоза на дороге также не оказалось. Тяжело стало на душе. Ведь это я оставил своего механика и двадцать красноармейцев белым на растерзание…

На четвертый день, когда я сидел за столом и брился, меня окликнул через открытое окно Савин:

— Иван Константинович, едут!

— Кто?

— Да чумаки наши, Ильинский с красноармейцами. Идем встречать!

Я бросил бриться, вытер полотенцем лицо и выбежал на улицу. Глазам предстала дивная картина. Обоз действительно напоминал чумацкий. Волы, запряженные попарно, медленно тащили деревянные телеги с огромными колесами. К каждой подводе, нагруженной бочками и ящиками, был прицеплен самолет. Молодцы! Все захватили: два «спада», три «ньюпора», бензин, касторовое масло и даже авиабомбы!

На первом возу сидел худенький Костя Ильинский с небритым запыленным лицом. Рука у него была перевязана. Рядом с ним примостился какой-то мальчонка.

Когда обоз остановился, Костя проворно соскочил с телеги и направился ко мне, печатая шаги вдрызг разбитыми сапогами. Радостно и смешно!

— Товарищ командир, задание выполнено! — доложил он по-мальчишески звонким голосом.

— Дорогой ты мой! — только и мог я сказать, обнимая его худенькие плечи.

— С беляками встречались? — спросил Савин, осторожно тронув перевязанную Костину руку.

— Не раз…

— Где, как?

— Ничего, отбились, — скупо отозвался Ильинский. Только под нашим нажимом он рассказал обо всем, что с ними произошло. И тут сразу стало ясно, почему никто из наших летчиков не смог обнаружить обоз. Он передвигался по ночам и не по главному тракту, а по проселочным дорогам.

Чудом спасенные «спады» и «ньюпоры» мы сразу же сдали в капитальный ремонт. Они стали нашим первым боевым резервом. Вскоре машины снова поднялись в небо. Мы в шутку окрестили их «воловьими самолетами».

Часто внешний вид человека бывает обманчив. Вот и теперь: худенький, застенчивый Костя Ильинский совершил настоящий подвиг — спас людей и самолеты, продвигаясь рядом с наступающими врангелевцами. С горсткой красноармейцев он сумел отбить несколько атак белогвардейцев.

Улетая из Аскании-Нова, я ничего не знал и о судьбе нашей базы. Успел ли комиссар Кожевников вывести эшелон из Сокологорного до начала наступления врангелевцев? Не попал ли он в плен к белякам? На базе работали замечательные люди. В вагонах-мастерских механики изготовляли чуть ли не все металлические детали самолетов. Поистине золотые руки были и у столяров. На этих-то умельцах и держалась в первую очередь боеготовность авиагруппы.

На базе хранился и наш основной резерв оружия, боеприпасов, горючего и запасных частей. Попади это по крохам собранное богатство врагу — и все авиаотряды надолго выйдут из строя.

Решительный и находчивый Алексей Петрович Кожевников не случайно находился на базе. Снабжение армии, и особенно авиации, всем необходимым в то время было очень трудной задачей.

Как только мы перелетели из Нижних Серогоз в Никополь, меня вызвали к коменданту. Там мне вручили короткую телеграмму: «Начавиагруппы Перекопской красвоенлету Спатарелю. Находимся в Синельниково; эшелон в порядке, ремонт продолжаем. Получено двести пудов бензина. Добиваемся немедленного переезда к вам. Комиссар Кожевников».

У меня словно гора с плеч свалилась: база спасена! Вскоре авиаотряды группы перелетели на основной аэродром, в Берислав. Эшелон же перебрался на ближайшую к нам железнодорожную станцию Снегиревка. Тут мы и встретились с Кожевниковым. Он совсем не изменился: широкоплечий, с выгоревшими на солнце светлыми волосами. Вошел, поздоровался и просто, словно мы расстались только вчера, сказал: