Иван Спатарель - Против черного барона

В это время позади раздались прерывистые гудки. Оглянувшись, я увидел легковую автомашину.

— Из штаба группы войск мчится, — сказал комиссар. — С каким-нибудь важным приказом.

Автомобиль подкатил прямо к нам. Из него выскочил порученец командующего.

— Вы начавиагруппы? — спросил он, обращаясь ко мне. — Вам пакет от Эйдемана…

Я вскрыл конверт. Командующий приказывал немедленно послать на разведку самолет и выяснить обстановку в районе Корсунского монастыря: в чьих руках он находится, где противник…

Сунув конверт в карман, я снова посмотрел на небо.

— Разрешите мне слетать, товарищ командир, — прервал мои мысли Васильченко.

— Не уеду до вашего возвращения! — поспешно отозвался командир, прибывший с пакетом.

Мне стало неудобно. Я только что собирался поехать к командующему и лично доложить о невозможности вылета. Теперь этого нельзя было делать: Эйдеман не поверил бы моим доводам.

— Хорошо! — согласился я. — Вылет разрешаю. Если на маршруте встретится гроза, немедленно возвращайтесь назад.

— Ясно! — ответил Васильченко.

— Дайте карту. — Ориентировочно определив границы грозовой облачности, я указал маршрут: Корсунский монастырь — Большие Маячки — Черненька — Берислав…

Едва самолет Скрылся за облаками, пошел дождь. Ветер усилился, небо еще больше помрачнело.

— Третий раз пошел сегодня… — усталым голосом сказал моторист Федя Святкин.

— Только бы вернулся… — отозвался порученец командующего.

Потянулись томительные минуты ожидания. Чего только не передумал я за это время. Но вот наконец «ньюпор» появился. Ветер бросал его из стороны в сторону, и он никак не мог зайти на посадку.

Фельдшер Пшенин стоял бледный и машинально то открывал, то снова закрывал свою сумку. Заметно нервничал и Савин. Мне тоже стало не по себе, когда самолет, раскачиваясь, пошел вниз. Казалось, бросит его ветер на землю и останутся от него только обломки. Но нет, обошлось. Все, кто были на аэродроме, бросились к приземлившемуся «ньюпору». Одни хватали машину за крылья, другие за хвост, чтобы ее не опрокинуло ветром. Удержали. Из кабины вылез сконфуженный Васильченко: самолет сделал несколько «козлов» и получил небольшие повреждения. А мне хотелось расцеловать этого замечательного смелого летчика.

Через пятнадцать минут после возвращения Васильченко я доложил командующему, что его приказ выполнен. И тут же вручил ему донесение, написанное самим летчиком. Вот выдержка из этого документа:

«Группа противника, стоящая против Корсунского монастыря, стреляет по нему, и цепь пехоты подходит к монастырю. Батарея противника находится в шести верстах восточнее хутора Рыбалово… Сбросил по ней две десятифунтовые бомбы и обстрелял из пулемета. Также проследил переправу наших войск на правый берег Днепра. Ввиду заставшего меня в воздухе сильного дождя и бури наблюдение пришлось приостановить и лететь домой. На обратном пути провел наблюдение над Черненькой и опять попал в дождь. Посадку производил в сильную бурю…»

Вечером 7 августа Эйдеман приказал мне перебросить в Берислав всю авиагруппу. Раньше там находились только дежурные истребители. Я поднял людей по тревоге. За ночь мы перевезли на новое место горючее, боеприпасы, техническое имущество, а на следующее утро перегнали туда самолеты.

Аэродром располагался у северной окраины Берислава. Отсюда, с высокой кручи, хорошо просматривались и противоположный берег, и Каховка, и расстилающаяся за ней степь. Теперь даже мотористы со стоянок могли наблюдать за боями, которые шли у хутора Терны и деревни Любимовки.

Мы, летчики, непрерывно вели разведку, следили не только за противником, но и за ходом фортификационных работ, проводимых нашими войсками. Восточнее Каховки появлялись все новые линии окопов и ряды проволочных заграждений. Они опоясывали городок полукругом, упираясь флангами в берег Днепра.

О своих наблюдениях мы ежедневно докладывали командующему. Наши сообщения позволяли ему иметь более ясное представление обо всем, что делается на плацдарме, а также контролировать правильность докладов, поступающих из частей.

Роберт Петрович, конечно, и сам часто бывал на передовых позициях. Иногда он брал у кого-либо из красноармейцев лопату и показывал, как отрыть окоп полного профиля. Бойцы любили своего строгого, но человечного командующего.

Так, винтовкой и лопатой, отвоевывался плацдарм, которому суждено было сыграть решающую роль в разгроме черного барона.

Вспоминая это время, Роберт Петрович Эйдеман писал в газете «Правда»: «Врангель потерял оперативную свободу. Отныне, имея в своем тылу красную Каховку, он уже не мог, как прежде, прорываться своими главными силами на север и северо-восток».

Ответный удар Правобережной группы войск нацеливался в глубокий тыл белогвардейской армии. Стремительное продвижение красных дивизий по кратчайшему пути к Перекопу испугало Врангеля. И он решил бросить в район Каховки конный корпус генерала Барбовича, чтобы отрезать от переправ наши наступающие части, прижать их к Днепру, раздавить…

Вот почему 9 августа встревожились наши товарищи из Центральной авиагруппы. Исчезли многотысячные кавалерийские колонны противника! Не один какой-нибудь эскадрон, а, по сути дела, вся конница Врангеля… Корпус Барбовича, оставив фронт под Большим Токмаком, поспешил к Каховке. Пройдя десятки километров, белые решили, что вырвались наконец из зоны действий красной авиации.

Внезапный уход из-под Александровска самого крупного конного соединения белых встревожил наше командование. Нужно было срочно установить, куда оно переброшено. Иначе врангелевцы могли на каком-то участке фронта нанести неожиданный удар.

Ранним утром 10 августа с софиевского аэродрома в воздух поднялся самолет «эльфауге». На разведку отправился опытный экипаж 13-го Казанского авиаотряда — летчик Юлиан Крекис и летнаб Николай Золотов. Им предстояло пролететь около четырехсот километров над территорией, занятой противником.

…Прошло почти два часа полета. Но ничего, кроме нескольких крестьянских подвод, штурман не заметил на дорогах.

Над Серогозами самолет развернулся и взял курс на Мелитополь. Через некоторое время Золотов увидел впереди, над дорогой, большое облако пыли. Подал знак Крекису. Тот тоже стал внимательно смотреть вниз. И вот под крылом показалась колонна — сначала подводы, потом артиллерия, пехота, конница. Казалось, ей не будет конца. Штурману никогда раньше не приходилось видеть с воздуха такое большое количество войск. Расстояние от хвоста до головы колонны составляло около двадцати километров.