Петр Мартьянов - Дела и люди века: Отрывки из старой записной книжки, статьи и заметки. Том 1

В гостиной её (она жила на Царицыном лугу, в доме, принадлежащем ныне принцу Ольденбургскому), собирались представители высшего петербургского общества, но желанными гостями были только лица духовные, а из светских — отличавшиеся преданностью делу благотворения и религии. Андрей Николаевич Муравьев, граф Виктор Никитич Панин, граф Алексей Федорович Орлов наиболее часто появлялись на её обедах, «с монахами».

Граф В. Н. Панин, тогда еще молодой человек, производил странное впечатление своей наружностью. Его сухощавая фигура напоминала — как заметил Комовский — длинную докладную записку, нескладно написанную, неловко сфразированную, но, впрочем, весьма толковую. Он говорил с расстановкой, обдуманно, умно, ни слова лишнего, ни слова пустого, всё гладко, кругло и к месту. Держался он солидно и, несмотря на свои молодые годы, смотрел уже министром.

А. Н. Муравьев старался казаться скромным и глубоко религиозным человеком. Все его разговоры касались исключительно дел церкви, веры и благочестия, хотя под его религиозными суждениями нельзя не заметить было порой большей дозы лицемерия и лукавства.

Но самым неподходящим гостем графини был, без сомнения, молодой жандармский офицер, числившийся при штабе адъютантом, Казаков, юноша лет 22–23-х, довольно высокого роста, красивый и статный, с личиком вербного херувима, завитыми в кольчики усами и грудью колесом. Его шпоры были чрезвычайно звонки, сабля то и дело бренчала, талия затянута в рюмочку, на голове, по моде, à la кок. Он пользовался особым расположением графини и выделывал вещи непозволительные: являлся на обеды в сюртуке, когда старики были во фраках и мундирах, вмешивался в разговоры солидных людей и заставлял их выслушивать разные глупости, рассказывая то про балы во дворце, то про заутрени и всенощные с приключениями. Это был enfant terrible, но его невежество сносили и терпели из уважения к графине, которая явно оказывала ему какое-то непонятное, исключительное снисхождение, извиняя его, как она называла, увлечения молодостью лет.

Из лиц духовных большим авторитетом пользовался ректор Киевской духовной академии, архимандрит Иннокентий, знаменитый богослов, автор «Святой седьмицы» и впоследствии архипастырь Таврический и Новороссийский. Беседа его заставляла смолкать даже Казакова. Но он говорил так тихо, что за другим концом стола не всегда возможно было следить за его речью. Росту он был небольшого и немного сутуловат, лицо имел полное, глаза выразительные, горевшие внутренним огнем. Речь его начиналась протяжным звуком, какой обыкновенно слышен в классах, когда спрашивают ученика, была плавна, внушительна и образна, но в голосе его было что-то неприятное, — он говорил в нос и делал ударение на букве е. Знания свои он выказывал охотно и любил, чтобы его в обществе слушали внимательно. Большей частью он говорил один, изредка прерываемый вопросами графа А. Ф. Орлова, который, к стыду всех генерал-адъютантов, не знал, что в Киеве есть Софийский собор.

— Впрочем, почему и знать ему, — сказал, узнав об этом граф М. М. Сперанский, — разводов там не делают.

Крым, — эта драгоценная жемчужина в короне царей русских, как называла его императрица Екатерина II, — обезлюдел, вследствие неоднократного выселения из него татар в Турцию. В 1871 году, ему грозила опасность потерять и остальное свое татарское население, если бы правительство принятием нужных мер не предотвратило её.

Бывший новороссийский и бессарабский генерал-губернатор, генерал-адъютант (впоследствии граф) Коцебу, 30-го ноября 1873 г., писал военному министру: «При недавнем объяснении нашем в Ливадии, по случаю возникшего между крымскими татарами стремления к переселению за границу, в виду ожидаемого издания закона о всеобщей воинской повинности, генерал-адъютант граф Шувалов заявил мысль свою, что, в видах успокоения крымских татар и облегчения для них воинской повинности, полезно было бы привлекаемых на службу татар назначать в отдельный отряд, не распределяя новобранцев по различным частям войск. Ваше высокопревосходительство изволили ответить на это, что, при множестве у нас инородческих групп, вводить объясненную меру в закон неудобно, но что она может быть приведена в действие административным порядком. Вполне сознавая и с своей стороны неудобство введения в закон объясненной меры, я считаю обязанностью сообщить лишь вашему высокопревосходительству, что принятие её было бы самым действительным средством к прекращению возбужденного между крымскими татарами брожения. Сколько можно судить по собранным мною в последнее время сведениям, они не страшатся воинской повинности, а опасаются лишь того, чтобы новобранцы их не рассеивались по разным местам, так как иначе они стеснены были бы в исполнении духовных треб и вообще правил их веры. Посему, и пользуясь тем, что крымские татары с малолетства приобыкают к верховой езде, я полагал бы возможным: из призывных на службу крымских татар образовывать особые эскадроны при полках, входящих в район 7-го корпуса, или назначать их группами в эскадроны тех же полков. Татар мужеского пола в Крыму считается ныне всего около 60 000 душ, и процент новобранцев из этого населения будет столь не велик, что исполнение объясненной меры едва ли представит какие-либо затруднения, Назначение же их именно в конницу совершенно совпадало бы с собственным желанием татар. Засим, если приведенное предположение будет окончательно одобрено, то я полагал бы полезным, вслед за изданием устава о всеобщей воинской повинности, объявить крымским татарам о принятой относительно их мере. Можно надеяться, что это успокоит всё татарское в Крыму население, предупредив ложные толки и слухи, которым отчасти следует приписать возникшее среди его в последнее время движение».

Генерал-адъютант (впоследствии тоже граф) Милютин, прочитав это сообщение, отозвался: «Надобно заблаговременно сообразить, каким образом осуществить это предположение. Для этого необходимо прежде всего иметь в виду точную цифру ожидаемого ежегодного контингента с крымских татар». Таким образом дело отложили в долгий ящик, и оно затянулось до весны.

Между тем, 1-го января 1874 года, последовал указ о введении всеобщей воинской повинности, а вслед затем, с начала весны, в среде крымских татар началось движение. В газетах появились корреспонденции, в которых сообщалось, что у берегов Крыма появились турецкие фелуки, что с них спустили лодки, на которых турки плавают вдоль берегов и, под видом охоты на дельфинов, охотятся по-прежнему на татар, по-прежнему смущают их разными небылицами и, смутив, перевозят их на фелуки, которые и отвозят их в Турцию. В течение двух месяцев с южного берега вышло до 300 человек, из которых некоторые ушли с женами и детьми.