Ольга Палатникова - Сергей Бондарчук. Его война и мир

На кинопробе я сразу понял, как бережно относится Бондарчук к тексту Толстого. Сергей тоже был влюблён в роман, в его автора. Для моей пробы он выбрал очень трудную, поистине философскую сцену, когда два друга, Андрей и Пьер, плывут на пароме из Богучарова в Лысые Горы, рассуждают о Добре и Зле, и мысли их не совпадают. Андрей, мучительно переживающий позор Аустерлица, смерть жены, излагает Пьеру «свой новый взгляд на вещи»: «Я знаю в жизни только два несчастья: угрызения совести и болезнь. И счастье есть только отсутствие этих двух зол. Жить для себя, избегая только этих двух зол, – вот вся моя мудрость теперь». Пьер, тоже ещё не нашедший душевного равновесия после дуэли с Долоховым и разрыва с Элен, возражает: «А любовь к ближнему? А самопожертвование? …Несправедливо то, что есть зло для другого человека». Пьера на моей пробе Бондарчук сыграл сам. Стояли мы с ним в гриме и костюмах друг против друга, и я, глядя ему в глаза, играя свои монологи, стремился ещё выразить, что князь Андрей очень любит этого человека, прислушивается к его мнению, ценит его.

Исполнителей центральных ролей в «Войне и мире» утверждали в Министерстве культуры, ждать вердикта я не мог – Алексея надо было доигрывать, умчался в Одессу, туда переместилась съёмочная группа «Оптимистической»… Вскоре пришла телеграмма: «Поздравляем утверждением».

И тут-то я здорово сдрейфил. Одно дело – парить в мечтах о роли, другое – когда тебе говорят: «Мечтал? Хотел? Вот, пожалуйста, работай». Честно скажу, в душе возник какой-то предательский боязливый холодок: смогу ли я воплотить на экране этот сложнейший образ? Ведь он, может быть, даже сложнее, чем образ Безухова. О характере, о личности Пьера говорят его поступки, их много в романе. У Андрея же поступков мало, описание его внутреннего мира довольно скупо и разбросано по всему роману небольшими авторскими описаниями, каких-то ярких деталей в поведении Андрея, из которых можно было бы почерпнуть что-то особенное в его характере, чтобы слепить этот характер, почти нет. Ведь что пишет Толстой об Андрее на первых страницах романа: «…князь Андрей… имел две репутации. Одна, меньшая часть признавала князя Андрея чем-то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; с этими людьми князь Андрей был прост и приятен; другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком, но и с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись». И как мне, павлопосадскому парню из рабочей семьи, выросшему среди рабочей молодежи, сыграть такого князя? Человека из высшего дворянского общества? Сложно всё это. Нужно было что-то в себе ломать, работать над собой, готовить себя к такой роли. Я знал, что Сергей уже прочёл множество исторической литературы, он уже, можно сказать, жил в том времени, проникся мыслями и чувствами толстовских героев. И я отправился в библиотеку имени Ленина. Выписали мне пропуск, отнеслись очень приветливо, все имеющиеся в хранилище издания начала ХIХ века подобрали. (Всё-таки наши библиотекари – поразительное сословие, настоящие подвижники культуры.) Читал я эти интереснейшие материалы и старался понять, чем жила «золотая молодежь» того времени, о чём они думали, чем интересовались, что на них влияло. Сидел дни напролёт в Ленинке и пытался обрести в себе пусть пока малые черты характера моего героя.

Вячеслав Тихонов в роли Андрея Болконского

Алёна и Федя Бондарчуки родились на «Войне и мире»

Мы с Сергеем Фёдоровичем, размышляя о складе личности Андрея, основывались на романе. Но думали, каким Андрей предстанет применительно уже ко мне, с моей внешностью, с моей человеческой органикой. Однажды он мне сказал:

– Господи! Какие у тебя рабочие руки! Не руки, а прямо лопаты. А у Толстого написано: «Маленькие белые ручки».

– Серёжа, ну, руки я себе не обкромсаю. Что же делать-то?

– Ладно. Что-нибудь придумаем.

И часто я снимался в белых перчатках.

Андрей Болконский происходил из известной на всю Россию аристократической семьи. Генерал-аншеф Николай Андреевич Болконский, горячо убеждённый, «…что Бонапарте… ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потёмкиных и Суворовых противопоставить ему…» – потрясающий толстовский образ! По-моему, это счастливое режиссёрское наитие – пригласить на роль старого Болконского патриарха МХАТа, выдающегося русского артиста Анатолия Петровича Кторова. Отношения Бондарчука и Кторова на съёмочной площадке были наполнены высоким творческим духом, как бывает между двумя талантливыми единомышленниками. Вообще Анатолий Петрович человек замечательный, лёгкий в общении, открытая душа, ко мне был добр и внимателен, рядом с ним в кадре я чувствовал себя свободно. Отношения отца и сына Болконских были сложные, но ремарки, которые мы с Сергеем Фёдоровичем черпали из романа, требовали отобразить в характере Андрея черты, унаследованные от отца, сыграть истинного сына Николая Болконского, такого же требовательного и жёсткого порой человека. Я очень волновался, как мы сыграем сцену прощания перед отъездом Андрея в Австрию, в действующую армию. Началась репетиция, и как только Анатолий Петрович гордо вскинул голову, взглянул на меня и произнёс: «Николая Андреевича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет», – а потом, когда уже заработала камера, я увидел в его глазах слёзы и склонился к его плечу… да! Этот, полный драматизма и высоких чувств эпизод, безусловно, исключительно кторовский эпизод в картине. А для меня работа в паре с таким мастером стала и творческой школой, и счастьем.

Но больше всех других партнёров я ждал встречи с Наташей Ростовой. Какую актрису выбрал Сергей Фёдорович на Наташу? Я знал, что утверждена юная выпускница Ленинградского балетного училища. Мы познакомились. Милая, симпатичная девушка, смотревшая широко открытыми глазами на всех нас, на Сергея Фёдоровича особенно. Князь Андрей видел маленькую Наташу, но настоящая их первая встреча происходит на великосветском балу, который посещает император. Ох, этот бал! В институте у нас были уроки танца, но так, чтобы легко кружиться в классическом вальсе, соблюдая все его па… Нет, столь изысканным танцем я не владел. Владела только наша Наташа – Люся Савельева. Задолго до съёмок бала мы, несколько актеров из «Войны и мира», в том числе Ирина Скобцева и я, ходили на уроки классического танца к педагогу-балетмейстеру. Мы постигали только лишь азы высокого хореографического искусства: как держать спину, как расправлять плечи, как подать руку партнёрше, даже как подойти и пригласить Наташу на вальс. Поэтому, когда мы вошли в огромную, потрясающую декорацию бального зала и начались съёмки, мне стало чуть спокойнее: я двигался легко, понял, что не зря занимался с профессионалами, первые необходимые балетные шаги освоил. А ещё и прекрасная музыка вальса композитора Овчинникова, и то, что, помимо нас, драматических актёров, в съёмках участвовали артисты балета, – всё помогало создавать эту ошеломляющую красоту, торжественность великосветского бала. И все-таки мы с Люсей… Думаю, она не обидится, если признаюсь и за себя, и за неё: мы оба дрожали. Люся волновалась, как сыграет в этой, может, самой любимой, особенно в пору юности, сцене из романа, а я – станцую ли так, как один «из лучших танцоров своего времени» (так у Толстого) князь Андрей Болконский. Но Сергей Фёдорович особых замечаний не высказывал. Подойдёт на секунду: