Чарльз Тейер - Медведи в икре

Что касается посольства, то единственное, что осталось там от цирка, был сам Дуров. Его ассистент обещал вернуться за ним, как только морские львы будут в своих кроватках. К тому времени, когда ассистент бегал за Любой, предпринявшей вторую попытку вырваться на свободу, Дуров уже был на своих ногах, пусть не вполне трезвый, но более чем довольный собой. Потребовались переговоры, чтобы он понял, что его участие в вечеринке закончилось и что пришло время отправляться домой. Он согласился, только когда я пообещал отвезти его на своем новеньком «форде» с откидным верхом.

Втроем мы добрались до здания цирка лишь после трех часов ночи. Дрессировщик и я под руки провели Дурова в здание и пошли через арену в большое помещение, где размещалось большинство животных. На полпути через арену из темноты выступила таинственная фигура. Это был ночной сторож, одетый в длинный овчинный тулуп. За спиной у него висело ружье, ствол которого торчал над головой, как неправильно выросший рог.

— Ш-ш, — зашептал он из меховых глубин, закрывавших его лицо. — Идите тихо, слон засыпает.

Я чуть не уронил Дурова на опилки. Неужели вся Москва сошла с ума? Я вопросительно взглянул на ассистента. Наверное, он понял мои чувства.

— Все в порядке, — сказал он. — Сторож просто хотел сказать, что слон улегся. Обычно слоны не ложатся спать. Это очень редкое явление.

Мы на цыпочках прошли через арену. Почему на цыпочках? Не знаю. Это было таким же необъяснимым, как и все остальное этой ночью. Даже если бы на нас были подкованные ботинки, то на покрытой опилками арене мы и мышь не смогли бы напугать своим шумом.

В помещении для животных мы зажгли небольшую лампу и увидели удобно растянувшегося на соломе мирно спящего слона. Думаю, это было единственное разумное создание, которое я встретил этой ночью.

Пока мы стояли, восхищенно взирая на слона, в дальнем конце помещения зазвенела цепь. В темноте я не мог разглядеть того, кто произвел шум. Но Дуров, видимо, узнал его сразу.

— Душка, мой милый! — воскликнул он, высвободился из рук ассистента и направился в сумрак. Мы с ассистентом пошли следом. Только когда мы дошли до конца помещения, я смог разобрать, что это был большой бурый медведь, стоявший на задних лапах и дергавший за цепь, которой он был привязан к стене. Он нетерпеливо размахивал своими огромными лапами, звенел и дергал цепью.

— Душка, мой малыш, — снова запричитал Дуров и протянул руки, чтобы обнять медведя.

Он чуть не сомкнул свои руки вокруг косматой медвежьей шеи, когда ассистент ухватил его за шиворот и оттянул назад.

— Чертов дурак, — пробормотал он. — Это не тот медведь.

Если не считать случайных рукопожатий и обмена приветствиями, генералиссимус Сталин и я лишь однажды обменялись парой слов. Этот опыт не был сколько-нибудь информативным ни для одного из нас, и боюсь, что вряд ли он дает мне право утверждать, что я «знаю русских». Тот случай произошел на большом торжественном обеде в Кремле в сентябре 1941 года [110] Прием состоялся 1 октября 1941 г. в Екатерининском зале Большого Кремлевского дворца. . Большой банкетный зал был великолепно освещен полудюжиной дореволюционных люстр. Главный стол, уставленный графинами с водкой, протянулся на всю длину зала. Весь ряд находившихся за ним французских окон, с видом на кремлевский двор, был занавешен тяжелыми красными портьерами. Сталин сидел в центре стола, одетый в простой военный френч, который украшал один лишь орден Ленина. По правую сторону от него сидел язвительный лорд Бивербрук, а слева — американский посол. Мое место как младшего переводчика находилось в самом конце стола, приставленного к главному.

Ужин начался в доброй традиции Московского художественного театра. Уже была провозглашена серия тостов и осушены бокалы, когда завыли сирены воздушной тревоги. Мгновение спустя зенитная батарея во дворе открыла огонь. С каждым залпом изумительное красное пламя озаряло занавешенные портьерами окна. В течение нескольких минут в зале царила тишина, прерываемая лишь выстрелами зениток, доносившихся снизу. Затем Сталин встал и поднял свой бокал:

— Господа, за артиллеристов!

Звуки стрельбы скоро переместились куда-то в сторону, и банкет продолжился нормальной последовательностью тостов: за Сталина, за Рузвельта, за Черчилля, за Монтгомери, за Ворошилова, за Маршалла [111] Бернард Лоу Монтгомери (Bernard Law Montgomery) (1887–1976), с апреля 1941 г. в звании генерал-лейтенанта британской армии командовал 12-м корпусом в Кенте; Климент Ефремович Ворошилов (1881–1969) в 1934–1940 гг. — народный комиссар обороны. С 1935 г. — маршал Советского Союза. В конце сентября 1941 г. был членом ГКО и представителем Ставки Верховного главного командования; Джордж Кэтлет Маршалл-мл. (George Catlett Marshall, Jr.) (1880–1959), в 1939–1945 гг. — генерал армии США, начальник Генерального штаба. .

Посол сказал мне, чтобы я передал ему некоторые бумаги. Когда я понес их ему за большой стол, лорд Бивербрук неожиданно разразился отборной британской бранью по адресу одного из соотечественников, сидевшего рядом с ним.

— Ты чертов сизоносый жвачный вегетарианец, — завершил он свою тираду. Брови Сталина вопросительно поднялись, и он повернулся к единственному переводчику, оказавшемуся рядом:

— Могу ли я спросить, что сказал лорд Бивербрук?

Президент Рузвельт незадолго до этого определил политику США как «для Британии — все что угодно». Как послушный государственный служащий я вряд ли мог игнорировать такое указание.

— Лорд Бивербрук прокомментировал пищевые предпочтения мистера «Х», — ответил я.

Сталин скептически ухмыльнулся. И больше не просил меня переводить.

Мой переводческий опыт не всегда был таким бесплодным. Почти за восемь лет до того — как раз после признания Советского Союза Соединенными Штатами — в Москве проходил почти такой же банкет. Посол Буллит давал ужин для ведущих военачальников Красной армии. Отделка здания нашего посольства тогда еще не была вполне закончена, и посол снял банкетный зал в отеле «Националь». Справа от него сидел народный комиссар обороны Ворошилов, одетый в ладный белый летний китель, увешанный медалями и ленточками. Его круглое лицо херувима снизу подпирал жесткий воротник мундира. Слева от посла сидел генерал Буденный [112] Буденный Семен Михайлович (1883–1973), в 1924–1937 гг. — инспектор кавалерии РККА, в 1935 г. ему было присвоено звание маршала Советского Союза. , отец Красной кавалерии, чьи огромные черные усы далеко разлетались в стороны над его верхней губой. Вокруг стола собрались все ведущие советские военачальники тридцатых годов: Егоров, Тухачевский, Хмельницкий [113] Александр Ильич Егоров (1883–1939), в 1931–1937 гг. — начальник штаба РККА, генерального штаба РККА, маршал Советского Союза (1935); Михаил Николаевич Тухачевский (1893–1937), — зам. наркома обороны, маршал Советского Союза (1935); Рафаил Павлович Хмельницкий (1898–1964), — с 1931 г. командир Московской Пролетарской стрелковой дивизии, с декабря 1934 г. — офицер для особо важных поручений при наркоме по военным и морским делам СССР, с января 1935 г. — адъютант наркома обороны СССР. и дюжина других.