Борис Вронский - На Золотой Колыме. Воспоминания геолога

— Все в порядке, ребята, — довольно улыбаясь, сказал он, — хозяин дал разрешение на переход через пороги, так что нечего бояться.

Фирсов мрачно посмотрел на него:

— Брось трепаться, старик, вот когда проплывем пороги, тогда и будем говорить, что все благополучно.

Плоты двигались цепочкой, держась на расстоянии двухсот метров один от другого. Пульман, Фирсов, я и Кут плыли на первом плоту, за нами следовали плот с Перебитюком, Ковяткиным и Мишей и два плота Котова.

Вещи наши были со всех сторон укутаны в брезент и плотно привязаны к бревнам и стойкам плота.

Русло реки становилось все уже и уже. Гранитные утесы со всех сторон сдавили его. Виды один красивее и величественнее другого медленно проплывали перед нами. Но вот впереди послышался глухой басовитый рев и показалась белопенная полоса бурунов. Русло Колымы сузилось до каких-нибудь пятидесяти метров, быстрое течение подхватило плот и со скоростью курьерского поезда понесло его вперед. Руки крепко стиснули гребь, замелькали зеленовато-белые свистоплясы вздыбленных валов, плот запрыгал, закачался, затанцевал, и холодные белопенные волны окатили нас до пояса. Быстро работая гребями, мы вихрем пронеслись мимо каменистых берегов по кипящей поверхности реки и, постепенно замедляя движение, вновь заскользили по тихой спокойной воде запорожного плеса.

Но вот четыре порога остались позади… Мы с трепетом ожидали появления зловещего пятого. Наконец впереди опять замелькали косматые белые валы. Всплески их настолько внушительны, что мокрый Кут, лежащий на самом верху кучи вещей, стал тихонько, с тоской скулить. У нас тоже немного защемило сердце, когда мы увидели совсем вблизи грозные косматые протуберанцы ревущих волн. То поднимаясь на их вершины, то глубоко зарываясь носом в зеленые провалы, наш плот стремительно пронесся по взбудораженной волнистой поверхности и со всего размаху низринулся в тот самый слив, где «путников ожидала неминуемая гибель». Нас бросило вниз с полутораметровой высоты в клокочущую водяную яму. Видно было, как глубоко под нами промелькнули сглаженные очертания крупной гранитной глыбы. Огромные волны обрушились на плот и едва не сбив нас с ног, окатили до самой шеи каскадами холодной воды. Кута сбросило вниз, и быть бы ему за бортом, если бы не Пульман, который успел ухватить его за загривок.

Все это продолжалось какие-то считанные мгновенья. Не успели мы опомниться, как порог остался позади и плот опять лениво заскользил по тихой, спокойной поверхности воды. «Погибельный» слив оказался вполне приемлемым для сплава.

Так же благополучно проплыли пороги все остальные плоты.

От пятого порога до устья Бахапчи осталось каких-нибудь 7 километров, и мы, пользуясь тихим предзакатным часом, решили, не останавливаясь, добраться до устья этой симпатичной реки, изобилующей рыбой и дичью.

Здесь мы остановились на ночлег и с удовольствием распили неприкосновенный запас «огненной водицы», специально оставленной для того, чтобы отметить благополучный сплав через пороги.

От устья Бахапчи плыли спокойно, без всяких приключений, если не считать одного малоприятного события на устье Оротукана.

Был ясный, холодный и тихий день. Мы приближались к Оротукану. До устья Среднекана оставалось свыше 200 километров, и мы решили плыть дотемна, не останавливаясь на Оротукане. Но вот и Оротукан. Зажатый между скалистыми берегами, он стал виден только тогда, когда плот почти вплотную подошел к его устью. Мы плыли на расстоянии ста – ста пятидесяти метров от берега. Внезапно послышалась густопсовая матерная ругань. Несколько человек, угрожая винтовками и обливая нас помоями нецензурной брани, категорически потребовали, чтобы мы немедленно пристали к берегу. В ответ на наши объяснения снова последовал шквал ругани и категорическое требование немедленно пристать. Пришлось подчиниться, особенно после того, как раздалось два предупредительных выстрела и пули с противным повизгиванием пронеслись над нашими головами. Мы подгребли к берегу. Нас окружили одетые в военную форму люди. Вскоре подошел молоденький командир. Проверив наши документы, он извинился за грубость своих подчиненных. Однако изысканная вежливость командира не могла рассеять тяжелого впечатления от странного приема.

Поскольку уже стало темнеть, мы решили остановиться на ночлег. Вежливый и подтянутый командир со своеобразной фамилией Дероберти (впоследствии мне не раз приходилось встречаться с ним в самых отдаленных, пустынных местах Колымы) всеми силами старался загладить неприятное впечатление. Надо сказать, что это ему в значительной степени удалось. Он многое рассказал нам о той своеобразной обстановке, которая создалась на Колыме в связи с организацией здесь исправительно-трудовых лагерей. Вольнонаемной рабочей силы на Колыме сейчас мало. Основной контингент составляют заключенные уголовники, которые с большим трудом поддаются перевоспитанию. Часто бывают побеги, в связи с чем и приходится прибегать к таким не слишком вежливым способам задержки подозрительных лиц, а мы именно такими и были, так как о нашем существовании ни ему, ни охране ничего не было известно.

На следующее утро мы отплыли дальше и 30 сентября были уже на устье Среднекана.

Полевой сезон окончился. Наступили будни камерального периода. Впрочем, для меня он продолжался недолго. В декабре мне пришлось опять на время покинуть Усть-Среднекан.

Декабрь 1932 года отличался устойчивыми лютыми морозами. Температура редко поднималась выше минус 55 градусов по Цельсию, снижаясь иногда до 60. Поселок Усть-Среднекан, в котором мы жили, утопал в густом морозном тумане. При дыхании на открытом воздухе изо рта с характерным шуршанием вылетала струя белого пара. Жгучий холод цепко впивался в нос и щеки.

Жили мы в маленьких бараках, построенных собственными силами. Работали в небольшом здании конторы УДПИ (управления по добыче полезных ископаемых). Главное управление Дальстроя находилось в бухте Нагаева, в 500 километрах от Усть-Среднекана. Жилось убого и скудно. Во всем чувствовался недостаток, но по сравнению с зимой 1931 года, когда район буквально голодал, наше существование было сносным.

В это время разведочные работы на россыпное золото кроме речек Среднекана и Утиной в большом объеме проводились в бассейне Оротукана. Здесь геолог С. В. Новиков летом 1931 года при поисковых работах обнаружил хорошее золото.

Разведочных кадров было мало. Геологоразведочное бюро на Оротукане возглавлял молодой геолог Яша Фейгин, только что окончивший институт и не имевший еще опыта в разведке россыпей. Поскольку мне уже приходилось работать на разведке, Билибин решил направить меня на два месяца на Оротукан для налаживания геологической документации и для контроля над правильностью ведения разведочных работ.