Игорь Сорокин - Покорение высоты

— Это не совсем так, по механико-математический факультет укомплектован. Вы вправе выбрать любой другой.

— В таком случае, мне безразлично. Зачисляйте, куда хотите.

— А если мы вам предложим канализацию и очистные сооружения?..

— Я постараюсь учиться добросовестно.

— Хорошо, ступайте, мы подумаем над вашей судьбой.

Из института Николай повернул обратно на пристань. Он вышел к грузовому причалу и сел на берегу на траву. На причале горланили крючники, подгоняя и торопя друг друга. Громче других звучал голос коротконогого крепыша, который стоял на верхней палубе, заваленной мешками и корзинами, и без конца орал на снующих туда и сюда грузчиков, успевая железной лапкой цеплять и укладывать тяжести на взмокшие спины. Люди приседали под грузом, охали и, словно боясь уронить мешок, не донеся его до склада, бежали один за другим вприсядку, по-медвежьи, громко топая сапогами по крепким трапам. Сбросив мешок, грузчик кряхтел и принимался благим матом орать, поторапливая бегущего впереди соседа. Но крики помогали мало, скорее наоборот. На том трапе, по которому сбегали они с грузом, было больше порядку, там они не сталкивались, а кричать друг на друга не могли — духу, видно, хватало лишь тащить. Зато налегке грузчики натыкались друг на друга, толкались и бранились, но беззлобно. Можно было подумать, что они выдумали для себя развлечение. Один лишь крючник, стоявший на лапке, относился к ругани всерьез. Увлеченный собственной бранью, он замахнулся железной лапкой на недостаточно, по его мнению, расторопного биндюжника… Это произошло, наверное, в одну секунду — горластый крючник взлетел на воздух и, описав над палубой дугу, с душераздирающим воплем шлепнулся в воду. Оглядев притихших своих собратьев, дюжий биндюжник сокрушенно сказал:

— Вот накликал себе беду несчастный человек. Кого теперь «на лапку» поставим, этот не годится али как? — Грузчики молчали. — Ежели пожелаете, я его вам из воды выловлю — терпите дальше.

Артель столпилась на палубе. Заговорили все сразу. Разобрать ничего было нельзя. Николай из любопытства подошел поближе.

— Пойдешь к нам «на лапку», мил человек? Не бойсь, мы тебя не обидим.

Николай поглядел на выползавшего из воды коротышку, тот стоял, держа руки в карманах брюк, и старался независимой позой поправить впечатление, которое производил его жалкий вид.

— А этого куда денете? — спросил Николай.

— Будет грузилой, как вес. А не поправится ежели, будет дальше нам свою «я» доказывать, так вовсе с артели прогоним.

— Я могу, конечно, попробовать… — сказал Николай и сбросил пиджак.

Работа пошла своим чередом, с шутками и толкотней. Только новоявленному крючнику было не до шуток. Николай старался изо всех сил, чтобы не задержать кругового движения, он остервенело сжимал выскальзывающую из потной ладони лапку, не успевая распрямиться и вытереть пот со лба. Рубаха прилипла к спине горячим блином, ныла больная нога. И все-таки ему было легче, чем если бы он оставался теперь один.

Вечером Николай пришел в общежитие сытый, счастливый и немного навеселе, да к тому же с тремя рублями в кармане. Целую педелю до начала занятий в институте он пропадал на грузовом причале, а с 1 сентября выписался из общежития и снял себе комнату в доме № 17 на улице Герцена.

До начала жестоких декабрьских морозов, пока река Томь не встала и у грузчиков доставало работы, Никитин делил время между лекциями и ломовой работой на причале.

Нежданно-негаданно он оказался на отделении, которое пользовалось в институте большой популярностью, но о котором он никогда не думал применительно к себе, к своим мечтам и способностям, — его определили на архитектурное отделение строительного факультета.

Н. Никитин — студент. 1927 г.

Художественные начала, заложенные в этой профессии, смущали Никитина своей претензией стать в один ряд с музами, приблизиться к чистому искусству, в которое сам он никогда не рвался. Обязательной и едва ли не основной считалась дисциплина рисунка и композиции, и ему пришлось овладевать секретами изобразительного искусства. Впрочем, он довольно скоро научился неплохо рисовать и даже почувствовал к этому вкус. Сохранились два рисунка: на одном изображена обстановка больничной палаты — этот рисунок Никитин сделал еще в школьные годы, а другой рисунок выполнен уже в студенческую пору, на нем Николай запечатлел светлую часть своей комнаты на улице Герцена и вид из окна. Разница между рисунками поразительна. Не верится, что они сделаны одной и той же рукой. Известно, что рисунки Никитина украшали кабинет архитектуры в институте, экспонировались на студенческих выставках. Однако он не испытывал никакого волнения, когда его рисунки хвалили преподаватели и однокурсники.

Курсовые композиции на темы «Искусство зодчества Древней Греции и Рима» Никитин не хотел выполнять в традиционной манере, он вводил в композиции арочные и большепролетные конструкции, которые заведомо были недоступны строителям не только забытых эпох, но и современным мастерам. Никитинские композиции не вписывались ни в одно из классических направлений архитектуры, они звучали диссонансом даже позднему модерну. Вместе с тем новые пролеткультовские искания в области архитектуры тоже не занимали его, его интересовала второстепенная, с точки зрения архитекторов, инженерная сторона зодчества, но этой стороне не принято было в институте уделять большого внимания.

Никитин умудрялся учиться с легкостью, не затрачивая на занятия большой энергии. Окончив второй курс, он снова попытался перебраться на механико-математический факультет, но декан факультета, узнав, что проситель пришел к нему с архитектурного отделения, не стал с ним даже разговаривать, почитая зодчих за людей легкомысленных, не способных к математическому анализу.

Нельзя сказать, что избранный профиль Никитину был чужд. Нет, он не вызывал в нем сильного протеста, на который он был бы способен, если бы ему пришлось заниматься совсем уж не подходящим для него делом. Он учился с некоторым даже любопытством, но без напряжения, без внутреннего сосредоточения на высоких идеях этой профессии. Он чувствовал себя в ней гостем, которому уважаемый метр показывает свою картинную галерею. Гость вежлив, предупредителен, он любознателен, но не восхищен. Никитина не посещали угрызения совести оттого, что он занимает чужое место: он знал, что и в этой устремленной в искусство профессии сможет найти для себя дело, которое потребует от него высокого напряжения ума и сил.

Николай старался не пропускать лекций, но если вставала дилемма — подработать или пропустить лекцию, он шел на пристань, твердо зная, что легко восстановит упущенное по учебникам или по записям однокурсников. Не пристрастие к деньгам и не равнодушие к учебе были тому причинами. Он хотел добиться самостоятельности, стремился к полной независимости, как материальной, так и духовной.