Денис Давыдов - Записки Дениса Васильевича Давыдова, в России цензурой непропущенные

В нашей типографии, на днях, поступят в печать подлинные Записки Алексея Петровича Ермолова о войне 1812 года, перед смертью им переданные одному из самых доверенных его лиц, и этим лицом нам присланные.

Имеем честь объявить с.п.б. правительству, что никто из членов семейства Ермоловых не участвовал в доставлении нам этой рукописи.

Князь Петр Долгоруков

1 июня 1863

7, Parsons-Green,

Fulham, London.

Вы не находите, свиньи и негодяи, это настоящее бедствие, что вы под моим командованием (фр.).

дорогой брат (фр.).

Грубер был генерал ордена иезуитов, жил в Петербурге в царствование императора Павла, и некоторое время пользовался его отменною благосклонностью.

Вы ужасны, но тем не менее очень справедливы (фр.).

Мы зашли слишком далеко, чтобы вернуться; когда мы хотим сделать омлет, нужно сначала разбить яйца (фр.).

Сведения о заточении Ермолова и Платова я почерпнул из рассказов А. П. Ермолова, графа Платова и Казадаева, дополненных некоторыми костромскими старожилами.

Князь Ксаверий Францевич Любецкий был министром финансов в Царстве Польском с 1815 по 1830 год; ныне член русского государственного совета. Примечание Д. В. Давыдова. Князь Любецкий скончался в 1846 году. Прим. издателя.

Мать Ермолова Мария Денисовна, рожденная Давыдова, была в первом браке за Каховским. Мария Денисовна была родною теткою Дениса Васильевича. Прим. издателя.

Отцу убитого в 1855 году генерал-адъютанта.

Я не хотел бы этих трусов, даже для командования полубригадами (фр.).

Так как митрополит Феофилакт был характера крутого и ума замечательного, то при отправлении его в Грузию, коею управлял в то время Ермолов, все говорили: «два медведя в одной берлоге не уживутся». Невзирая на это предсказание, Ермолов и Феофилакт находились в весьма приятельских отношениях; это однако не мешало им писать друг другу весьма резкие бумаги. Феофилакт, знавший что Ермолов называл плохих генералов епископами, спросил однажды у Алексея Петровича об одном из них: « ведь это, кажется , епископ?»

Министр народного просвещения и духовных дел, князь Александр Николаевич Голицын, отъявленный враг Ермолова, отличался и подлостью, я придворным интриганством, и порочными вкусами, на востоке столь распространенными.

Я это знаю от статс-секретарей: Василия Романовича Марченки и Петра Андреевича Кинина, и от графа Закревского.

если в целом не имеет дара речи, он, по крайней мере, слово Дон (фр.).

политический перевес (фр.).

Ермолов, Вельяминов, Грибоедов и известный шелковод А. Ф. Ребров находились в середине декабря 1825 года в Екатеринодаре; отобедав у Ермолова, для которого, равно как и для Вельяминова, была отведена квартира в доме казачьего полковника, они сели за карточный стол. Грибоедов, идя рядом с Ребровым к столу, сказал ему: «в настоящую минуту идет в Петербурге страшная поножовщина», это крайне встревожило Реброва, который рассказал это Ермолову лишь два года спустя. Ермолов, отправляя обвиненного с преданным ему фельдъегерем в Петербург, простер свою заботливость о Грибоедове до того, что приказал фельдъегерю остановиться на некоторое время в Владикавказе, где надлежало захватить два чемодана, принадлежавшие автору: «Горе от ума». Фельдъегерь получил строгое приказание дать Грибоедову возможность и время, разобрав заключавшиеся в них бумаги, уничтожить всё то, что могло послужить к его обвинению. Это приказание было в точности исполнено и Грибоедов подвергся в Петербурге лишь непродолжительному заключению. Все подробности были мне сообщены Талызиным, Мищенкой, самим фельдъегерем и некоторыми другими лицами.

Я это знаю от зятя моего Дмитрия Никитича Бегичева.

Мне повторяли это не раз многие из его родственников; надобно впрочем присовокупить, что вследствие непрестанных сношений с умнейшими людьми Царства Польского, он приобрел в последнее время, сколько мне известно, довольно верный взгляд на дела и некоторые сведения. Желая также приобрести популярность в Царстве, он часто ходатайствует у государя о несчастных и вполне угнетенных поляках. С какою бы целью Паскевич это ни делал, он заслуживает больших похвал за покровительство оказываемое им этому несчастному народу.

Паскевич и его далеко не бескорыстные почитатели утверждали и утверждают, что Ермолов отправил его с ничтожными средствами против полчищ Аббас-Мирзы с явным намерением погубить его. В опровержение этого можно сказать что Ермолов, не раз доносивший еще во время Отечественной войны о мужестве и усердии Паскевича, никогда не почитал его человеком умным и еще менее опасным для себя. Он мог и должен был лично выступить против персиян, и вверить Паскевичу начальство лишь над второстепенным отрядом, что сделал бы без сомнения всякий другой начальник. Войск же, как известно, находилось в Грузии весьма мало, а потому Ермолов вверял ему начальство над тем количеством войск, каким лишь мог располагать.

большой черновик (фр.).

я вас сразу узнала, генерал; все ваши портреты похожи на вас (фр.).

Мой высокочтимый генерал, его Величество поручил мне сказать вам, что он хочет, чтобы вы ему написали, что я сказал ему о причинах, по которым вы покидаете Совет (фр.).

Граф Канкрин сказал по этому поводу Ермолову: «государь не мог, батюшка, не обидеться тем, что вы писали, потому что известно, что у нас в государственном совете сидят одни дураки». М.D.

Невольно спросим: что же делала в это время Варшавская тайная полиция, которая стоила правительству столь много денег?

У Паца был богатый дом в Вильне, на котором была сделана следующая надпись: Палацо верта (достоин) Пацо, Пац верта палацо.

Смертность в наших войсках во время пребывания их в Турция была так велика, что многие полки, будучи два раза укомплектованы, состояли лишь из 70 рядовых, считая в том числе и музыкантов. Главная армия, с которою Дибич намеревался двинуться на Константинополь, заключала в себе лишь 10 000 человек.

Дибич, отличавшийся всегда замечательною храбростью, находился во весь день сражения при Кулевче в шести верстах от поля битвы, с зрительною трубой в руках; он при этом сказал: «так как Толь составил план сражения, то пусть он сам и распоряжается в нём». Это сражение было выиграно, как известно, самым непонятным и чудесным образом лишь благодаря паническому страху, распространившемуся в турецкой армии вследствие взрыва нескольких зарядных ящиков. Граф Толь, а еще менее Дибич, не виновны в одержании этой победы, имевшей огромные результаты; позиция, избранная для нашей армии, была крайне пересечена и невыгодна для принятия боя. Арнольди прискакал с своими орудиями уже по отбитии главных атак турок, которые после нескольких блистательных пушечных выстрелов, обратились в решительное бегство.