Денис Давыдов - Записки Дениса Васильевича Давыдова, в России цензурой непропущенные

Я весьма много почерпнул из рассказов правителя дел барона Дибича, Ивана Зиновьевича Ваценко, кн. Ник. Андр. Долгорукова и почтенного Ивана Васильевича Сабанеева.

Я положительно знаю о многих обстоятельствах войн персидской и турецкой, веденных графом Паскевичем, блистательной храбрости которого я всегда отдавал полную справедливость. Так например Эривань взята была при следующих обстоятельствах: защита этой крепости была поручена храброму племени Шах-Севенам, которые не хотели, по-видимому, служить Аббас-Мирзе; находясь на стенах крепости, они открывали на нас весьма слабый огонь, а иногда вовсе не стреляли, что давало нац возможность безнаказанно подходить к самому рву крепости. В то время, как Паскевич отдыхал в лагере , пионерный поручик Трикилевич измерил весьма спокойно ров крепости. Генералы Красовский и Лаптев, пользуясь тем и не будучи тревожимы неприятелем, обошли крепость, выломали ворота и проникли в самую Эривань; близ ворот был сильно ранен лишь один аудитор. Войска наши отыскали, скрывшегося в каком-то подвале, известного труса Гассан-Хана; оружие сего презренного воина было подарено государем городу Риге, где доставлено было известие о взятии Эривани. Во время благодарного молебна, стены Эривани, подобно стенам другого Ерихона, осыпались от действия холостых выстрелов. Государь, посетив Эривань в 1837 году, сказал о ней: « славны бубны за горами» . Во время войны в Азиатской Турции, Паскевич доносил государю, что он, не дав соединиться двум турецким армиям, разрезал их, так сказать; уничтожил одну, и, взяв в плен главнокомандующего, разбил и другую. Двух армий никогда не было выставлено против наших войск; воображаемая вторая армия была ничто иное, как весьма небольшой сброд сволочи, так называемый главнокомандующий которой, Гакки-Паша, спасаясь от своего начальника, искал случая передаться русским и с радостью сделал это, увидав полковника Верзилина. Паскевич хотел отдать под суд генерала Сакена за взятие при этом случае малого числа пленных.

Государь сказал однажды А. П. Ермолову: «во время Польской войны я находился одно время в ужаснейшем положении: жена моя была беременною на сносях, в Новгороде вспыхнул бунт, при мне оставались лишь два эскадрона кавалергардов; известия же из армии доходили до меня лишь через Кенигсберг. Я нашелся вынужденным окружить себя выпущенными из госпиталей солдатами».

Дибич звал даже своих знакомых в Варшаву на блины.

За обедом граф Дибич, вспоминая о Грузии, говорил: «Карганов рассорил Ермолова с Паскевичем, которым совершенно овладел; он уверил его, что Ермолов посылал его под Елизаветполь на верную гибель и что даже непременно хочет отравить его. Когда я сам заболел, входит ко мне Карганов с расстроенным лицом и объявляет мне, по секрету, что он знает наверное, что Ермолов отравил меня; но я закричал; « вон отсюда, мерзавец!»

В данной мне инструкции упомянуто о генерале графе Витте, но граф Витт в день приезда моего в Люблин, 22 марта, получил поведение: поступить обратно в состав главной армии с большею частью своего корпуса, и усилить несколькими полками корпус Крейца, заступивший его место в Люблинском воеводстве.

Генерал барон Гейсмар, не показывавшийся своим войскам часто в течении нескольких суток, обнаружил в польской войне замечательную неспособность; блистательным успехом своим в войне с турками, в 1828 году, он был исключительно обязан отличным распоряжениям своего начальника штаба, полковника Граббе.

Слова самого Суворова.

Австрийский граф Кабога, и прусский полковник Каниц, человек весьма умный.

Иосиф Романович Анреп, впоследствии генерал от кавалерии граф Анреп-Эльмпт, скончался в 1860 году. Примечание издателя.

Киприан Антонович Крейц, впоследствии граф и генерал от кавалерии, скончался в 1850 году.

Федор Васильевич Ридигер, впоследствии граф, генерал от кавалерии, главнокомандующий гвардейским и гренадерским корпусами, скончался в 1856 году.

Поляками были напечатаны две прокламации: в одной мнимая главная квартира Ермолова была назначена в Самаре, а в другой, отпечатанной весьма скоро после первой, в Одессе.

Николай Николаевич Муравьев, впоследствии бывший главнокомандующий кавказским корпусом.

При известии о приближении неприятеля, нос генерала Крейца, не лишенного ума и больших сведений, вытягивался, можно сказать, на десять поражений; он взял приступом Люблин, защищаемый сволочью и весьма слабо вооруженный; здесь отличился при взятии мельницы барон Деллингсгаузен, который, будучи флигель-адъютантом, заслужил следующий лестный отзыв государя: «il est aussi brave que menteur». После взятия Люблина Крейц назвал его в своем донесении второю Сарагоссою.

Еще до смерти своей граф Дибич жаловался на графа Толя государю, который в ответ писал ему: «дай ему под гузно и отправь его вон». Это письмо, полученное после кончины фельдмаршала, было распечатано и прочтено самим графом Толем. Великий князь Константин Павлович сказал однажды графу Дибичу: «смотри, герой забалканский, не будь пленник завислянский». Граф Алексей Федорович Орлов сказал Алексею Петровичу Ермолову: «Прибыв в армию, я в графе Дибиче не нашел уже того фельдмаршала, с которым я был в сношениях в эпоху андрианопольского мира; в Европе дураки утверждали, что я его отравил; он сам себя ромом отравлял».

Злонамеренность этого доноса, который подлостью своею превосходит все предыдущие, очевидна, ибо всем известно, что Аббас-Мирза, вероломно нарушив мир, вторгся неожиданно в наши пределы. Граф Паскевич отправил для этой цели негодяя Карганова (известного под именем Ваньки-Каина) с чиновником на границу для принятия этого вымышленного письма. Для того чтобы еще более убедить всех, что Аббас-Мирза действительно переслал какое то письмо на имя главнокомандующего, каким-то всадникам из местных жителей приказано было выехать к ним навстречу. Это было передано Ермолову генералом Василием Иловайским, а после подтверждено многими из подчиненных фельдмаршала. Лучшим опровержением того, что Ермолов не нарушал мира, написав будто бы ряд оскорбительных писем Аббас-Мирзе, служит то, что в течении десятилетнего славного управления Грузией, все письма, писанные им к Аббас-Мирзе и другим соседним пашам, были писаны его собственною рукою и ни одно из них не было предъявлено нашему правительству.