Иван Стрельбицкий - Штурм

Через четверть часа после разговора с Левиным я выехал в штаб армии. Вспомнил, как в начале 1942 года предали суду офицера штаба артиллерии Северо-Западного фронта за то, что четыре артполка не были своевременно выведены на позиции, и мне стало не по себе. Военный трибунал тогда милостиво обошелся с ним, разжаловав в рядовые.

В штабе артиллерии бросилась в глаза суета, нервозность и характерная в подобных случаях бестолковщина. Позвал Каца, начальника оперативного отделения подполковника А. Д. Ханадьяна и своего заместителя по противовоздушной обороне, попросил рассказать о перемещении войск. Кац доложил, какой разнос учинил ему командарм.

— Скажите лучше, какие меры вы приняли?

Он не успел ответить. Меня попросил к телефону прокурор А. М. Березовский.

— Командарм требует провести следствие по обвинению Каца в срыве сроков наступления. Где мне его увидеть? — звучал в трубке резкий голос прокурора.

Усилитель разносит его слова по всему блиндажу. Вижу, как бледнеет Кац.

И снова звонок. С главного поста воздушного наблюдения, оповещения и связи сообщают, что самолеты бомбят две артиллерийские колонны, застрявшие без горючего.

— Слышите, что там творится? — говорю Кацу. — Но прежде всего спокойствие, Михаил Аркадьевич. Докладывайте, что вы предприняли.

Оказывается, Кац своевременно, еще за двое суток, послал заявку начальнику управления тыла о срочном подвозе горючего артиллерийским полкам. Но в последнюю минуту член Военного совета по тылу полковник Александров отправил горючее в другие части. Он, конечно, мог не знать о нашем кризисном положении, а Кац не проявил настойчивости.

На выручку застрявшей в грязи артиллерии мы взяли больше половины тракторов в других частях, остававшихся на прежних огневых позициях. Все офицеры штаба выехали в части, находившиеся на марше. Полковник Александров быстро направил артчастям остатки горючего.

Отдав все распоряжения, я пошел к командарму. Захаров с ходу раздраженно бросил:

— Видите, я был прав, когда не соглашался назначить Каца начальником штаба артиллерии. Я против своей воли подписал приказ.

После получасового крупного разговора по душам я вынужден был заявить:

— Или отдавайте под суд Каца одновременно со мной, или не трогайте его. Главная вина лежит на мне… Но сейчас уже приняты необходимые меры.

— Скажите, что же все-таки представляет собой Кац? Будет из него толк? Он очень молод, ведь ему не больше тридцати лет.

— Ему тридцать три. А вспомните-ка наших командиров гражданской войны. Они были моложе, а руководили подчас соединениями покрупнее, чем мы с вами…

— Ну а как он в бою?

— Мне приходилось видеть Каца в очень трудной обстановке на Миусе. Несколько раз он под огнем врага выводил на позиции истребительный полк для отражения танковой атаки.

Командующий был удовлетворен.

— Тогда пусть работает. Скажите об этом Березовскому.

Несмотря на огромные трудности, нам все же удалось подтянуть артиллерию в районы сосредоточения. Справились с этой задачей и наши соседи из 51-й армии. Их артиллерийские полки переправлялись по трехкилометровому мосту через Сиваш. Гитлеровцы непрерывно бомбили его. Ни днем ни ночью не прекращались там воздушные бои. Зенитчики израсходовали десятки тысяч снарядов, прикрывая переправы.

Но подготовительная страда на этом далеко не закончилась. Два стрелковых корпуса еще находились на подступах к переднему краю. На огневых позициях не хватало боеприпасов, из-за распутицы прекратился подвоз авиационного горючего на аэродромы. А время шло, сроки подготовки к наступлению истекали.

В эти дни мы также особое внимание уделяли взаимодействию различных родов войск. Дело в том, что впервые для поддержки атаки пехоты мы решили подготовить минометный огневой вал. Под прикрытием мощного огневого вала стрелковые полки должны были подняться на штурм Перекопа. Но солдаты, особенно из молодого пополнения, порой робко и неумело применялись к огневому валу. При встрече я напомнил об этом командующему армией.

— Что же делать? — спросил Захаров.

— Единственный выход — научить пехоту и минометчиков взаимодействовать.

Это ему понравилось.

— Так и сделаем.

Через три дня были организованы учения. В десяти километрах от передовых позиций саперы успели подготовить учебный полигон. С большой точностью они под руководством генерала Брынзова воспроизвели копию перекопских позиций противника и первых его трех траншей.

Еще накануне мы с Левиным обучали пехотный батальон наступать при поддержке минометов. Много при этом обнаружилось недостатков. Бойцы спешили, плохо приноравливаясь к медленному полету мин. Командир батальона, давая сигнал на перемещение огневого зала, забывал о медленном полете мин и тут же поднимал роты для атаки последующих траншей. Это могло привести к поражению их своим же огнем.

Но вот все готово к показному учению. «Противник» — чучела с немецкими касками — в траншеях. С нашей стороны — стрелки в глубоких окопах и минометчики.

На полигоне командиры рот и батальонов трех стрелковых дивизий, которые должны были наступать с самой удаленной, южной части плацдарма.

Пехотный батальон под прикрытием минометного огневого вала по нескольку раз атаковал траншеи «противника». Постепенно взаимодействие было налажено, пехотинцы стали уверенно бежать за перемещающимися разрывами мин. К концу учения произошел прискорбный случай: огневой вал задел наступавших, и несколько человек получили ранения.

Произошло это потому, что некоторые мины не дошли до цели, так как при стрельбе использовались отсыревшие заряды. Немедленно было отдано распоряжение тщательно просушить все заряды.

26 февраля в штабе 51-й армии вновь собралось совещание. Сюда прибыли Маршал Советского Союза А. М. Василевский, генерал армии Ф. И. Толбухин, генерал-лейтенанты С. С. Бирюзов, Н. П. Анисимов, Н. Е. Субботин и другие.

Командующий артиллерией фронта генерал-лейтенант С. А. Краснопевцев сообщил, что из-за весенней распутицы прекратился подвоз боеприпасов.

Потом поднялся генерал-лейтенант Н. П. Анисимов, начальник управления тыла 4-го Украинского фронта.

Высокий блондин с приветливым, дружелюбным лицом, он производил впечатление человека с мягким, уступчивым характером. Может быть, таким он и был в общежитии, в обычных взаимоотношениях с людьми. Но на службе его знали другим. Армии должны иметь все, что им необходимо. Заботиться об этом — его долг. И тут он не допускал ни для себя, ни для подчиненных никаких поблажек. В трудных обстоятельствах он не грозил сослуживцам, не оглушал их начальственными окриками, а своим ровным голосом говорил: нужно сделать так-то и то-то. И каждый делал все, что от него требовалось.