Иван Стрельбицкий - Штурм

— Ну, что вы скажете, капитан? — спросил Вольфман.

— Дело сделано, убежден, что пленные расскажут правду о нас, и полк сложит оружие без боя, перейдет на нашу сторону.

— Цыплят, говорят, по осени считают, — тихо отозвался Дрыгин. — Ну да будем надеяться, что все будет хорошо.

— Тогда начинаем, Анатолий Семенович, — спокойно сказал полковник.

…Майор Байкояну написал записку офицерам своего полка и подчиненным солдатам, сообщил о хорошем обращении русских с пленными и рекомендовал сдаваться. Вечером с этой запиской пленные солдаты Сакарьяну Танае, Хриско Григорий и Сюрарю Джерди ушли к своим.

На другой день у нас появились первые перебежчики. Они рассказали, что видели посланцев майора, которые призывали всех солдат сдаваться в плен, затем пошли к командиру полка подполковнику Пискулеску и отдали ему записку майора Байкояну.

Однако сопротивление румын не ослабевало. Неоднократно нам приходилось поднимать свои роты в атаку, но каждый раз сильный пулеметный огонь преграждал путь нашим солдатам. Потом стало известно, что командир эсэсовской роты автоматами подгонял румынских солдат, расстреливая тех, кто пытался уйти в плен.

Кое-кто уже стал сомневаться в «затее» начальника политотдела. Но тот стоял на своем.

— Стемнеет, и румыны сдадутся, — говорил подполковник Н. Д. Ермоленко. — Я уверен, что они будут с нами в одном строю.

И он оказался прав. 5 декабря, на рассвете, сдались в плен остатки румынского десанта во главе с подполковником Пискулеску. А небольшой гитлеровский гарнизон, окопавшийся на западной оконечности косы, был почти полностью истреблен.

Румынские солдаты до отправки в тыл успели подружиться с советскими бойцами. Многие пленные изъявили желание участвовать в борьбе с фашизмом за освобождение Румынии.

Неоценимую помощь оказывали Советской Армии партизаны.

В 3-й гвардейской стрелковой дивизии, стоявшей в обороне у Казачьих лагерей, мне рассказали следующее.

Выйдя к Днепру, наши войска ощутили острую нужду в плавучих средствах. Все пароходы, баржи и даже лодки немцы угнали в Херсон.

Узнав об этом, херсонские партизаны обещали увести захваченный фашистами советский пароход со всем его экипажем, лодками и снаряжением.

Командир дивизии генерал Цаликов заинтересовался этим предложением, но сомневался в его осуществимости. Не так легко было благополучно пройти мимо вражеских батарей, кроме того, пароход могли обстрелять и наши. Запретить же вообще стрелять по приближающимся судам рискованно, так как гитлеровцы не раз пытались высадить десант.

— Риск — благородное дело, — уверенно ответил связной партизан, когда генерал рассказал ему об этих опасениях.

В назначенный день небольшой пароход «Слепнев» с русской командой под охраной оккупантов отчалил от пристани и пошел в свой обычный рейс. Капитан парохода Гаевой, пожилой человек, с полной готовностью взялся за выполнение опасного задания. Его поддержал и экипаж, тайно вооруженный и подготовленный к побегу.

Когда наступил подходящий момент, Гаевой подал команду. Пароход круто изменил курс, направившись в один из многочисленных притоков Днепра. Это был сигнал экипажу к атаке. Каждый матрос заранее наметил себе «объект». Через пять минут часть охранников перебили, а некоторых, поднявших руки, связали и заперли в трюме.

Экипаж действовал быстро и решительно. Немцы на берегу не сразу сообразили, в чем дело. Когда же поняли, открыли беспорядочный и малоприцельный огонь, а капитан вел судно по ломаному курсу, умело используя извилистые протоки и плавни.

Пароход приближался к нашему берегу. И случилось то, чего опасался командир дивизии. Грянули два орудия, застрекотали пулеметы и автоматы.

Капитан тоже ожидал этого «сюрприза». С мостика раздалась спокойная команда:

— Малый ход! Поднять флаг Советского Союза!

На мачте взвилось алое полотнище. Мелководное судно остановилось в плавнях. Пальба смолкла. Капитан с двумя матросами причалил в шлюпке к нашему берегу под радостные крики «ура».

Экипаж и пленные сообщили важные сведения об организации обороны неприятеля. Вполне исправный пароход с опытной командой и шлюпками очень пригодился нам при форсировании Днепра.

А совсем недавно, когда я завершал работу над этой книгой, удалось узнать о трагической судьбе славной команды «Слепнева». Штаб Одесского военного округа сообщил мне, что после освобождения Херсона пароход подорвался на мине и затонул. Погибла почти вся команда, в том числе и Гаевой.

В начале 1944 года нам часто приходилось бывать в Цюрупинске. Это, по существу, дачный район Херсона, утопающий летом в зелени фруктовых садов и виноградников. Их разделяют днепровские плавни. В мирное время здесь беспрерывно сновали пароходики. Теперь их разъединила война: Херсон оказался у немцев, Цюрупинск — у нас. По соседству с городом, на позициях 1095-го армейского артиллерийского полка, собирались на занятия старшие командиры.

22 февраля я с группой офицеров штаба армии собрался к артиллеристам и сам сел за руль.

— Что вы, товарищ генерал, при всех-то! — всполошился шофер.

Я моментально вспомнил один из недавних приказов и неохотно уступил ему место.

Дело было вот в чем. В ноябре 1943 года войска фронта преследовали гитлеровцев, отступавших от Молочной. Командующий 44-й армией генерал-майор В. А. Хоменко, сидя за рулем «виллиса», заблудился и влетел в село, занятое оккупантами. Вместе с ним сидел в машине и мой знакомый — генерал-майор артиллерии С. А. Бобков. Гитлеровцы поначалу растерялись и с удивлением глазели на приехавших к ним советских генералов. Командарм воспользовался этим и стал разворачивать машину. Однако мотор заглох. Пока шофер заводил ручкой двигатель, немцы опомнились и открыли огонь по машине. Хоменко и Бобков погибли.

Вот тогда-то и запретили генералам до конца войны садиться за руль.

Шофер, посмеиваясь, дал газ, и машина выехала на дорогу. Было мокро и холодно. Свинцовые тучи сплошь обложили небо, сыпал то снег, то дождь.

— Ну и погодка, — сердито сказал кто-то из офицеров, поеживаясь от холода. — Разве это зима? Вчера весеннее солнце, сегодня снег.

А мне было тепло. Согревала кавказская бурка — подарок старого друга. Незадолго перед этим, проезжая через Большие Копани, я повстречал соратника времен гражданской войны удалого артиллериста 9-й кубанской кавалерийской дивизии полковника Новомлинова. Мы очень обрадовались друг другу, накоротке вспомнили мятежную юность. На прощание он и подарил мне кавказскую бурку. И вот, запахнувшись в нее поплотнее, я почувствовал, какая это неоценимая вещь: и ветер, и дождь, и сырость тебе нипочем.