Иван Стрельбицкий - Штурм

На подступах к вокзалу, у тоннеля, суетились немцы, вооруженные… проводами. Заметив нас, они кинулись в тоннель.

— Что это за механики? — недоумевал майор Буткевич.

Подошли к кювету, а там — большие авиационные бомбы и множество проводов. Внутри тоннеля виднелся вагон, к которому тянулся кабель. Произошла заминка. Каждый понимал, что в любой момент может произойти взрыв. И тут на выручку пришли политработники Н. Д. Ермоленко и Ю. И. Кириленко. Они первыми бросились вперед, увлекая за собой бойцов; пробежали тоннель и выскочили на открытую дорогу. Сразу же заговорили вражеские пулеметы и минометы, кое-кто из солдат попятился назад. Что делать? Позади — очень близко черная пасть тоннеля, начиненная взрывчаткой, а впереди — разрушенный вокзал, высокий западный берег Южной бухты и шквал огня противника. Медлить нельзя, и отважный Ермоленко вновь нашел выход из трудного положения.

— Впереди Севастополь! За мной, товарищи! — прозвучал звонкий голос начальника политотдела.

В едином порыве солдаты устремились за Ермоленко. Вскоре они вышли к подножию холма и панорамы. Здесь их встретил довольный и радостный командир полка майор Дрыгин.

В районе парка, у панорамы, гитлеровцы оказали сильное сопротивление полку. В этот момент очень кстати сюда подошли подразделения во главе с заместителем командира 24-й дивизии Героем Советского Союза полковником Л. И. Пузановым. Он быстро оценил обстановку и приказал артиллеристам немедленно подавить огневые средства врага.

Остатки уцелевшего гарнизона в районе парка и после мощного удара артиллеристов продолжали сопротивляться, как обреченные фанатики. Секрет такой стойкости нам был понятен: в тылу у немецких пехотинцев, на Херсонесском мысу, сидели эсэсовцы с пулеметами. Они беспощадно расстреливали каждого, кто отходил из Севастополя. Сказывалась и угроза командующего 17-й армией генерала Альмендингера, который не раз открытым текстом по радио предупреждал подчиненных: «Впереди у вас победа, а сзади — смерть!»

Однако судьба оккупантов была решена. Сила наших ударов нарастала. Внезапный массированный налет авиации Черноморского флота помог нам довести до конца разгром этой группы врага. Летчики-черноморцы всегда славились высоким классом бомбометания. Не подкачали они и на этот раз. С поразительным мастерством и точностью авиаторы накрыли своими бомбами первые и вторые траншеи. Гитлеровские позиции заволокло густым, черным дымом. В воздухе еще свистели осколки, а гвардейцы уже поднялись с криками: «Даешь Севастополь!» Через мгновение в окопах завязался рукопашный бой. Все свершилось настолько быстро, что многим оккупантам ничего не оставалось, как поднять руки и капитулировать.

Противник не ожидал быстрого прорыва его обороны на внутреннем обводе Севастополя. Когда на окраинах города появились наши штурмовые отряды, гитлеровцы стали в панике разбегаться, пытались погрузиться на пароходы и эвакуироваться. Но в море их настигали бомбы, торпеды и снаряды.

Артиллеристы проявляли в бою большую находчивость и изобретательность. Командир 114-й пушечной бригады полковник Митюрев попросил командира авиационного полка корректировать огонь его батарей. Тотчас же По-2 поднялись в воздух. В результате точного обстрела в бухте Стрелецкая были потоплены три самоходные баржи и гидросамолет. Отважно действовали артиллеристы и минометчики 70-го стрелкового полка во главе с отважным капитаном А. О. Гуссаром.

Утром 9 мая генерал-лейтенант Захаров доложил командующему фронтом, что 2-я гвардейская армия заняла Северную сторону Севастополя. При поддержке артиллерии начато форсирование бухты. 55-й корпус вышел за левую разграничительную линию и ведет бой в Корабельной слободе.

Из штаба фронта к нам выехал Маршал Советского Союза А. М. Василевский. Командарм послал ему навстречу офицера. Часов в одиннадцать тот примчался обратно. Бледный, взволнованный, он доложил, что машина маршала подорвалась на мине.

Командарм, член Военного совета, фельдшер и я, вскочив в «виллис», немедленно выехали к месту происшествия. Еще издали увидели маршала. Он стоял, опершись спиной на кузов «оппель-адмирала». Прижимая к лицу красный от крови платок, спокойно сказал:

— Кажется, счастливо отделался — одним глазом вижу, а что с другим — не знаю.

Шофер сидел на земле, закрыв платком окровавленное лицо. В десяти метрах от изуродованной машины валялись передние колеса и мотор.

После наспех оказанной медицинской помощи выяснилось, что маршал действительно «счастливо отделался». Все лицо и даже веки были усеяны мелкими осколками стекла, но глаза остались целы. Василевский получил тяжелую контузию, в результате на время потерял слух и не мог самостоятельно передвигаться.

Приехал врач и, осмотрев пострадавших, категорически потребовал немедленно отправить маршала и шофера в тыл. Александра Михайловича повели к машине, но он отстранил нас рукой:

— Подождите, подождите! Не могу же я уехать, даже не взглянув на Севастополь!

С возвышенности перед нами открылась величавая и скорбная панорама Севастополя.

Город был объят огнем. Длинными полотнищами на восток тянулся дым.

В воздухе кружились десятки наших и немецких самолетов. Из Камышевой и Стрелецкой бухт пытались выйти в открытое море два парохода. Вот на одном из них вспыхнуло пламя. В бухтах то и дело взмывали фонтаны от разрывов снарядов.

Мы стояли молча. Глубокое волнение охватило каждого из нас. Севастополь, город-крепость, переживший не одну историческую драму, израненный, всеми своими дымящимися руинами взывал к нам об освобождении. И мы были счастливы, что на нашу долю выпала эта почетная боевая задача…

Александр Михайлович прикрыл лоб рукой:

— Что-то застилает глаза.

Опустив голову, он медленно побрел к машине. Мы проводили маршала и пожелали ему счастливого пути.

— Добивайте тут врага. Севастополь ждет вас, — тихо отозвался он.

Полки пяти дивизий уже вели бои в самом городе. Враг отчаянно сопротивлялся. Напряжение нарастало с каждой минутой.

С нового наблюдательного пункта, оборудованного на крыше старинного форта, мы хорошо видели, как гитлеровцы бросаются в последние контратаки на наши пока еще малочисленные штурмовые роты и батальоны.

Связь только по радио. И противнику, и нам уже не до скрытности в переговорах. Когда я взял у радиста микрофон, в уши ворвался невообразимый гам — и немецкие, и наши команды, возбужденные, требовательные голоса. Перекрывая шум, кто-то надсадно кричал:

— Четыре снаряда, беглый огонь!

Повертываю рычажок настройки. Неизвестный мне командир полка настойчиво требует подкрепления: