Евгений Биневич - Воспоминания о Евгении Шварце

Его творчество было оригинальным и своеобразным, недаром его шутя называли «детским гением». Этот «детский гений» был очень скромным и за писательскими лаврами не гонялся… Я не считаю себя знатоком детской литературы и не берусь точно определить, какое место он занял в этой области. Но я не на шутку удивился, когда скромнейший Евгений Львович сказал мне, что в детской литературе ему тесно. Потом он спохватился и просил никому не передавать его слов.

Однажды мы гуляли с ним по двенадцати дорожкам Павловского парка.

— Вот, — сказал он, — я прошел восемь. Четыре мне остаются — и самые важные.

Я спросил, как понимать эти его слова.

— Я очень люблю, — сказал он, — и детскую литературу, и самих детей. Но все же приходит время попробовать что-то другое.

Вскоре была премьера «Тени», мастерски поставленная Н. Акимовым, всем очень понравилась и, кажется, поразила. На ее просмотре аплодисменты раздавались чуть ли не после каждой фразы ( 12).

Знаменитая андерсеновская сказка была идейно и философски переосмыслена. Но дело было не только в этом. Чувствовалось, что жанр новый, необычный. Драматическая сказка для взрослых — таких в богатой русской драматургии почти не было.

А новый жанр вызвал и новых героев. Герои сказки стали неожиданно жизненными, современными. А другие подобные сказки — «Голый король», «Обыкновенное чудо» и особенно «Дракон» — получили уже ярко выраженную политическую, антифашистскую направленность.

Евгений Шварц был добродушным, мягким, ироничным и в жизни, и в своем творчестве. И в этих пьесах он обличал зло тоже по-своему, казалось бы, добродушно. Но это было не так. У него были свои сложные пути обличения мещанства, не сразу они были поняты…

В тихом поселке Комарово в маленьком синем домике недалеко от вокзала жил добрый волшебник…

Так думали дети, которые хорошо его знали и часто с удовольствием ходили к нему в гости… Так думали и комаровские собаки, если собаки обладают способностью думать. А может быть, когда имеешь дело с волшебником, думать особенно не следует. Ни к чему это. Лишнее…

Мне казалось, что в последние годы Евгений Львович приобрел некоторые черты своих сказочных персонажей. Помню, я приехал к нему и застал странную картину. На заборе сидели большие собаки, а между ними внук Евгения Львовича. Все сидели очень тихо, степенно, что-то наблюдая.

— Что это значит? — спросил я.

— Как вы не понимаете? — сказал Евгений Львович. — Они смотрят на поезда.

И тут я понял, что смотреть на поезда — это очень важное занятие.

С животными он обращался мило и просто, они были его друзьями, постоянными собеседниками, подлинными «меньшими братьями». Помню его разговор с двумя кошками, они очень внимательно прислушивались к его словам и нежно мяукали ему в ответ. Это была подлинная беседа или, как торжественно говорят, «диалог».

По-моему, он знал все оттенки собачьего языка. Еще в юности был у него эстрадный номер. Суд. Выступления свидетелей, обвинителя, защитника, подсудимого — все это различные оттенки лая, все это на собачьем языке.

Да что там собаки — мы с ним однажды гуляли по Комарову ранней осенью, и он разговаривал с воронами и сороками на их «диалекте». Уморительно свистел, и они ему отвечали.

Мне рассказывали, как приехал к нему гости профессиональный дрессировщик и был удивлен его умением обращаться с животными. «Мы такого не знаем», — так передавали его слова.

Да, животные любили Евгения Львовича, любили его и люди. К нему приезжали в гости очень многие, порой совсем незнакомые. Несмотря на болезнь, он принимал всех, что вызывало справедливое неудовольствие домашних.

Его шестидесятилетие торжественно отмечалось в Ленинграде, но особенно интересно было его чествование в Комарово. Туда приехали артисты детских театров Москвы и Ленинграда в гриме и костюмах героев сказок Евгения Шварца. Я помню уморительный рассказ Красной Шапочки, как она ехала к нему на «Красной Стреле».

Он оставался очень скромным человеком. Когда я рассказывал ему, что на премьере «Снежной королевы» в Берлине присутствовал Вильгельм Пик, он даже не понял, о ком речь.

— Президент Германской Демократической Республики! — пояснил я.

— Ай да мы! — сказал Евгений Шварц.

Другой раз его обрадовало сообщение о том, что «Тень» с успехом идет в Берлине. Он смеялся, узнав, что представители английской армии обиделись, когда король теряет голову, и вышли из зрительного зала.

У обоих кузенов были добрые хорошие сердца, но сердца слишком слабые. Антон Шварц умер в 1954 году. Помню, как мы с Женей стояли его у могилы. Был осенний пасмурный день. Я первый раз видел Женю плачущим. Он плакал и не стыдился своих слез.

А через четыре года пришел его черед.

Только после его смерти началась исключительная популярность его пьес у нас и за рубежом: в странах народной демократии и в капиталистических странах, по всей Европе, даже в Турции и Японии…

Может быть, со старых, давних времен, после Гоцци и Тика, не было такого популярного драматурга-сказочника.

Я знал этого замечательного писателя и человека с юношеских лет, но не сумел по-настоящему оценить его талант. Да и сам он, хоть и был волшебником, пророком не был. А это, оказывается, разные профессии, совсем несхожие таланты.

1970-е гг.

1919 год. Ростов-на-Дону.

Тонет во мраке зрительный зал. Тускло освещена сцена. Идет репетиция «Пира по время чумы». До ее начала Павел Карлович ( 1), режиссер, объявляет: «Сегодня придут к нам два новых актера — братья Шварцы из Краснодара. Они студенты, кажется двоюродные. Я много слышал о них интересного, примите их как друзей. Репетицию не прерывать, если они войдут в зал во время работы».

Я — Мэри. «Было время, процветала в мире наша сторона», — начинаю я и невольно всматриваюсь в зал — нет, не видно, никто не входит. Вот окончена песенка Мэри — «А Эдмонта не покинет Дженни даже в небесах». Я умолкаю. Теперь читает Луиза — Варвара Черкесова ( 2), а я снова гляжу в зал… Дверь, самая дальняя от сцены, тихонько отворяется, и бесшумно входят в зал двое — Антон и Евгений Шварцы. Какие же они разные…

Репетиция кончилась. Но мы знаем — будем не раз повторять. Вейсбрем у нас самый главный, самый авторитетный… и самый молодой — ему девятнадцатый год. Он бранит нас, не стесняясь присутствием Шварцев. Особенно досталось мне, и было неловко перед новичками. Потом мы познакомились, и уж не помню как, но только вся наша маленькая труппа приняла Шварцев в свой дружный коллектив легко и радостно.