Георгий Ипполитов - Деникин

Он утверждает, что весь народ был против советской власти. Но даже его соратники понимали, что дело обстоит далеко не так. «Отец» Белого дела генерал Алексеев писал в январе 1918 года, что идеи большевизма нашли приверженцев среди широкой массы казаков.

По-своему Деникин пытается объяснить в обобщенном виде и причины победы партии Ленина: усталость народа от войны и смуты; всеобщая неудовлетворенность существующим положением; не изжитая до конца рабская психология масс; инертность большинства, безграничное дерзание «сильного волей беспринципного меньшинства в пленительных лозунгах: власть — пролетариату, земля — крестьянам, предприятия — рабочим и немедленный мир».

Несомненно, доля истины в таких суждениях есть, особенно о пленительности для масс лозунгов большевиков. Однако большевизм — наисложнейший, неизученный до конца исторический феномен. И попытки Деникина выступить здесь в роли безапелляционного судьи выглядят не всегда убедительными.

Нельзя согласиться с тезисом об «усталости от смуты». Возникают вопросы: откуда эта смута? От кого? Почему же в конечном итоге народ пошел за носителями смуты?

Однозначные ответы, как это сделал генерал, огульно обвинив во всем большевиков, здесь, надо полагать, неуместны и некорректны.

Не прав Антон Иванович, выдвигая тезис о «рабьей психологии масс». Против него свидетельствует то, что рабы подчиняются беспрекословно власти. Однако до 7 ноября 1917 года у большевиков власти не было. Весьма проблематично и безапелляционное суждение моего героя об «инертности масс». Против него свидетельствует масштабный размах их политизации после февраля 1917 года, приведшей к жестокой конфронтации в обществе.

Но, невзирая на предвзятость, тенденциозность оценок генерала, сам факт его попыток исследовать причины победы своих противников, можно говорить о том, что он способный аналитик происходящего.

И вообще, вся его концепция большевизма насыщена противоречиями.

Сложно смотрел на 1917 год Антон Иванович! Но если мы, его потомки, до сих пор не разобрались до конца во всех хитросплетениях русской смуты, то каково же было ему?

Медленно тащился поезд. Перед глазами Антона Ивановича, задумчиво глядевшего в окно, мелькали украинские деревушки. Генерала терзала мысль: зачем вызвал в столицу военный министр? В телеграмме, которую ему вручили 30 марта 1917 года, о цели командировки ничего не говорилось.

Вот и Киев. Антон Иванович вышел на перрон и вдруг услышал от пробегавшего мимо мальчишки — продавца газет слова, поразившие полной неожиданностью:

«Последние новости… Назначение генерала Деникина начальником штаба верховного главнокомандующего…»

Да, революция умеет бросать людей в бездну или возносить на Олимп…

В то время верховным главнокомандующим русской армией Временное правительство назначило (правда, не без трений) генерала Алексеева вместо великого князя Николая Николаевича, которому 9 марта было сообщено Временным правительством о нежелательности его оставления в должности главковерха: «В связи с общим отношением к династии Романовых», как вещали петроградские официозы, а на самом деле — из опасения Совета рабочих и солдатских депутатов попыток военного переворота..

Назначение Деникина начальником штаба верховного главнокомандующего открыло уникальные возможности для раскрытия его полководческого таланта. Антон Иванович понимал сложность, масштабность и ответственность новой должности, он искренне отказывался от назначения, приводя достаточно серьезные мотивы: командовал всю войну дивизией и корпусом и «к этой строевой деятельности чувствовал призвание и большое увлечение»; с вопросами политики, государственной обороны и администрации в таком огромном, государственном масштабе никогда не сталкивался. Смущало его и то, что главковерха Алексеева считали мягким человеком, и правительство решило усилить его боевым генералом в роли начальника штаба. Получалось, что Деникина навязывали верховному главнокомандующему, «да еще с не слишком приятной мотивировкой».

Аргументы Деникина не убедили Гучкова.

Главковерх генерал Алексеев принял нового начальника штаба сразу по прибытии того в Могилев. Михаил Васильевич не скрывал обиды по поводу назначения Антона Ивановича:

Ну что же, раз приказано…

— Ваше превосходительство! Позволю сказать, что я на эту должность не просился и даже долго отказывался.

— Понимаете, Антон Иванович, масштаб широкий, дело трудное, нужна подготовка… Ну что же, будем вместе работать…

— При таких условиях я категорически отказываюсь от должности. И чтобы не создавать ни малейших трений между вами и правительством, заявляю, что это исключительно мое личное решение.

Услышав такой ответ Антона Ивановича, главковерх переменил тон.

— Нет, я прошу вас не отказываться. Будем работать вместе, я помогу вам. Наконец, ничто не мешает месяца через два, если почувствуете, что дело не нравится, уйти на первую открывшуюся армию.

Тем не менее главковерх не допустил Деникина к исполнению обязанностей. Тот жил в вагоне-гостинице, не ходил ни в ставку, ни в собрание. Но 28 марта приехал в ставку военный министр и разрубил узел: Антон Иванович вступил в должность начальника штаба главковерха с 10 апреля.

Но холодок в отношениях между Деникиным и Алексеевым остался.

Первые дни проходили в сумасшедшей гонке за временем, которого явно не хватало.

Генерал все чаще вспоминает о своей единственной, с которой никак не может встретиться.

Он искренне радуется, когда невеста спрашивает его в одном из писем, может ли она приехать в Могилев, и 4 (17) мая 1917 года пишет ей:

«Почему нельзя приехать? Конечно, можно, раз есть знакомые, где можно остановиться. Я только задерживаю радостное событие на некоторое время, так как служебная обстановка может в любой день в корне измениться, да в такой степени, что можем разминуться…

Асенька, какая там частная квартира? Я живу в том доме (рядом со штабом), в котором жил раньше бывший государь, главковерх, я, секретарь и адъютанты».

А обстановка была очень сложной, так как ставка радикально изменила статус. В кругу революционной демократии ее просто считали гнездом контрреволюции.

Но за первые три недели после Февральской революции ставка потеряла свою силу и власть. Она превратилась в орган, подчиненный военному министру. Причем правительство относилось к ставке отрицательно. В частности, ставку обвиняли в том, что якобы все назначения делаются исключительно по протекции. Деникин был не согласен с такими обвинениями.