Георгий Ипполитов - Деникин

Через несколько дней ликвидировали ставку. Корнилов, Лукомский, Романовский и другие были отвезены в Быховскую тюрьму.

Революционная демократия праздновала победу.

А в те же дни государственная власть широко открывала двери петроградских тюрем и выпускала на волю многих влиятельных большевиков, дабы дать им возможность гласно и открыто вести дальнейшую работу по уничтожению Российского государства.

1 сентября Временным правительством был арестован генерал Корнилов, а 4 сентября Временным правительством отпущен на свободу Бронштейн-Троцкий. Эти две даты Россия должна запомнить…»

Ошибся Антон Иванович. Эти две даты помнят только специалисты. Зато многие помнят дату 25 октября (7 ноября)…

Назначается новый главковерх… сам Керенский. Премьер объяснил свое решение стать главковерхом, будучи полнейшим дилетантом в военном деле, так:

«Я хочу обеспечить переход к новому управлению преемственно и безболезненно, чтобы в корень растленный организм армии не испытывал еще одного толчка, последствия которого могут быть роковыми».

Любил Александр Федорович пышную революционную фразу…

Начальником штаба верховного становится… генерал Алексеев. Он же и арестовал Корнилова!

— Вы делаете большую ошибку, генерал! Вы идете по туго натянутому канату между честью и бесчестием, — бросил в лицо старому воину мятежный, теперь уже бывший главковерх.

Алексеев промолчал. Полоса отчуждения пролегла между двумя генералами на всю оставшуюся жизнь.

Парадокс, загадка истории! Есть, однако, некоторые объяснения.

Алексеев в душе симпатизировал идеям мятежников и, предприняв арест опального главковерха, искренне хотел спасти мятежного генерала и его соратников от скорой расправы, о чем говорил в приватных беседах. 1 сентября Михаил Васильевич не допустил стягивания к ставке войск Временного правительства, убедив Керенского отменить посылку отряда из Москвы. Он также не допустил вывода из Могилева Корниловского батальона и Текинского конного полка. Генерал обратился к Милюкову с письмом, в котором просил развернуть кампанию за реабилитацию Корнилова и его освобождение, просил собрать для семей заключенных 300000 рублей. Кроме того, Алексеев просил Милюкова развернуть кампанию по преданию мятежников не военно-полевому суду, а гражданскому.

Но все это станет известно позже…

Михаил Васильевич довольно быстро уйдет в отставку, не будучи в силах работать в тягостной атмосфере нового командования. Его сменит генерал Духонин, которому судьба уготовила страшную участь — стать последним главковерхом в истории русской армии и погибнуть на боевом посту от рук бойцов отряда Крыленко — первого главковерха в истории новой российской государственности.

Что же заставило генерала Деникина безоговорочно поддержать выступление Лавра Георгиевича Корнилова, этого, по меткой характеристике американского историка П. Кенеза, «человека с прямолинейным солдатским мышлением»?

Поддержка Деникиным корниловского выступления — важнейшая акция его политической деятельности в 1917 году.

Это был не случайный порыв, не игра амбиций и честолюбия. Антон Иванович считал, что кандидат в военные диктаторы при соответствующей поддержке может спасти армию и Россию от гибели, что их дело правое. Выгод для себя он не искал, выступил открыто, изложив Временному правительству причины, побудившие его к поддержке генерала Корнилова. Даже понимая авантюрный характер корниловского выступления.

Бердичев. Тюрьма. Камера № 1…

Семь квадратных метров. Окно с железной решеткой. В двери небольшой глазок. Нары, стол и табурет. Дышать тяжело — рядом зловонное место. Вот оно, временное жилище лихого начдива, одного из героев Брусиловского прорыва. По другую сторону коридора — камера № 2. Там находится опальный начальник штаба Юго-Западного фронта генерал Марков. Тюрьма полна неясных звуков. Напряженный слух разбирается в них и мало-помалу начинает улавливать ход жизни, даже настроения…

Раннее утро. Гудит чей-то голос. Откуда? За окном, уцепившись за решетку, висят два солдата. Они жестко глядят на Антона Ивановича и зло ругаются. Бросили в открытое окно какую-то гадость. От этих взглядов некуда уйти. Деникин отворачивается к двери — там в глазок смотрит другая пара ненавидящих глаз, и тоже слышится отборная брань.

Генерал ложится на нары и закрывает голову шинелью. Лежит так часами. Весь день сменяются «общественные обвинители» у окна и дверей — стража свободно допускает всех.

Деникин прислушивается к репликам обезумевших людей, бывших некогда солдатами доблестной русской армии. Какой же бред они несут: «Хотел открыть фронт… продался немцам». Один «умник» даже уточняет: «За двадцать тысяч рублей…» А этот что орет? «Хотел лишить земли и воли».

Обидно, ох как обидно. За что? Разве мало смотрел смерти в лицо генерал-лейтенант Деникин? Разве прятался за спины солдат? Нет!

И вот, лежа на нарах, Антон Иванович выслушивает немыслимые обвинения. Правда, те, кто кричали эти глупости, были солдатами тыловых гарнизонов и мало знали его боевой путь. Но все, что накапливалось годами, столетиями в озлобленных сердцах против нелюбимой власти, неравенства классов, личных обид и своей изломанной жизни, — все это выливалось теперь наружу с безграничной жестокостью.

…Очередной солдат повис на оконной решетке с проклятиями. Антон Иванович сбросил с себя шинель, подошел к окну:

— Ты лжешь, солдат! Ты не свое говоришь! Если не трус, укрывшийся в тылу, если был в боях, ты видел, как умели умирать твои офицеры. Ты видел, что они…

Руки разжались, и фигура исчезла.

В окне и дверном проеме появились новые лица…

Некое успокоение генералу давало лишь то, что кто-то из охраны передал на волю записку для офицеров из ближайшего окружения главкома, коих еще не успели арестовать. Да заодно передал Антон Иванович и короткое письмо своей возлюбленной. В конце сентября некий Д… принес Асе это короткое послание с неволи:

«Дорогая моя, вокруг дела идет исключительно политическая борьба, но состава преступления положительно нет. „Они“ сами знают, что губят Россию, да сознаться неохота. Обстановка, в которой я нахожусь, уверяю тебя, сносная. Скучно очень. Но не вечна же решетка. Д. расскажет тебе все. Здоров вполне. Будь спокойна, моя родная. А. Д.».

Лукавил генерал, когда говорил о сносной обстановке.

Деникин понимал, что самосуд и уничтожение не заставят себя ждать. В любую минуту стоило ожидать штурм гауптвахты и линчевания заключенных. Он не знал, что созданная Временным правительством Чрезвычайная следственная комиссия (ЧСК) по делу генерала Корнилова во главе с главным военным прокурором Шабловским требовала перевода бердичевских узников в Быхов, где содержался сам Корнилов и другие участники мятежа.