Наталья Луначарская-Розенель - Память сердца

Были и другие предложения, тоже достаточно увлекательные: Константин Давид предлагал мне сниматься в его фильме «Дневник женщины», Фриц Фехер уговаривал остаться в Берлине еще на месяц, чтобы сняться в фильме «Судебная ошибка», в котором участвовала известная тогда актриса Магда Сонья. Словом, планов было много, вполне реальных и увлекательных. Но все пришлось отбросить до будущей осени, как я тогда считала, а в действительности мне пришлось отказаться от всех моих берлинских планов: пошатнувшееся здоровье Анатолия Васильевича потребовало моего постоянного присутствия дома, а при отъезде Луначарского на ученые конгрессы и Женевскую конференцию я всегда сопровождала его. Общество и беседы такого человека, как Анатолий Васильевич, полностью вознаграждали меня за все, от чего мне пришлось как актрисе отказаться в театре и кино.

За неоднократные поездки в Западную Европу с Анатолием Васильевичем, а также за время моей работы в немецком кино я познакомилась с рядом зарубежных артистов и режиссеров.

Мы встречались с таким великолепным, не боюсь этого слова, великим артистом, как Эмиль Яннингс. Задолго до нашего личного знакомства Луначарский и я видели Яннингса в роли Генриха VIII в фильме «Анна Болейн», где заглавную роль играла обаятельная Женни Портен; в роли пошлого обывателя-мужа в фильме «Ню» по популярной когда-то в России пьесе Осипа Дымова (это был фильм для трех персонажей: муж — Эмиль Яннингс, Ню — Элизабет Бергнер, поэт — Конрад Вейдт); в «Пути плоти» с партнершей Лили Дамита; в «Розе Берндт» по Гауптману с Женни Портен — Розой Берндт; в «Варьете» с Лиа де Путти и Варвиком Вардом. Я могла бы назвать еще ряд немых фильмов с Эмилем Яннингсом, но достаточно и этих, чтобы показать огромный диапазон его дарования.

В этом грузном, массивном человеке все было предельно выразительно: лицо, руки и даже спина. Особенно спина! Нельзя забыть, как в роли бургомистра в «Розе Берндт» он в ожидании суда прохаживается по тесному судебному коридору. Он движется спиной к публике, в охотничьем костюме и толстых башмаках с блестящими крагами; он храбрится и вместе с тем робеет, зная свою вину; тростью он похлопывает по начищенным крагам; на его зеленой шляпе вздрагивает тетеревиное перо. Перед ним, первым человеком в деревне, сторонятся другие посетители, втихомолку злорадно улыбаясь. И в этой его прогулке — исчерпывающая характеристика грубого и эгоистичного человека, настоящего деревенского кулака; даже в его походке чувствуется смесь трусости и наглости. Не нужны слова, не нужны титры…

В «Ню» то же его потрясающее умение «играть спиной». Ню — Элизабет Бергнер, хрупкая, миниатюрная, возвращается с бала, где поэт, Конрад Вейдт, написал ей на обрывке серпантина слова любви. В спальне, не сняв бального платья, она украдкой перечитывает эти слова, а рядом в ванной комнате муж — Эмиль Яннингс, шумно умываясь и чистя зубы, делится с ней какими-то плоскими замечаниями о вечере. Но еще до его слов, только взглянув на его широкую спину с болтающимися, как двойной хвост, подтяжками, понимаешь, какой он примитивный и скучный, как Ню не по пути с ним.

В «Пути плоти» ярко запечатлелась сцена игры в кегли. Эмиль Яннингс — скромный житель тихого городка; кружка пива и партия в кегли — все его радости. Нужно видеть, как он бросает по кегельбану деревянные шары, как, пригнувшись, следит за ними, как сжимаются его пальцы и что-то алчное, плотское сквозит в облике этого пока добродетельного провинциала.

Последний фильм с Яннингсом, конечно, звуковой, который я видела сравнительно недавно, — «Трансвааль в огне». Он играл в нем президента Крюгера, играл необычайно сильно. Нельзя забыть, как в Лондоне он проходит перед войсками, и в этой сцене снова его, только Яннингсу свойственная, игра спиной. В его широкой, мужичьей спине столько упрямства и чувства собственного достоинства!

В начале 30-х годов в одном очень культурном обществе в Париже говорили об актерах кино:

— В Европе существует один-единственный, не имеющий себе равных актер. Это — Жанен! — сказал мне хозяин дома. — Вы согласны со мной?

— Кто это Жанен? Я не знаю такого актера.

Я была удивлена и даже несколько сконфужена.

— Неужели? Как можно не знать Жанена? Великого Эмиля Жанена!

— Ах, Эмилия Жанена? Я вполне согласна с вами, только я привыкла произносить его имя Яннингс.

Так высоко ценили во Франции Эмиля Яннингса, искажая на свой лад его фамилию.

Впервые мы встретились с Яннингсом в 1931 году в Вене за завтраком, устроенным венской интеллигенцией в честь Луначарского. Яннингса, как и многих других, разочаровала Америка. Его американский фильм «Последний приказ» производил сильное впечатление, хотя, как в большинстве фильмов из русской жизни, был полон «развесистой клюквы».

Яннингс играл в этой картине великого князя, главнокомандующего русской армией, близкого родственника царя, и был загримирован под Александра III, что очень подходило к его природным данным. Он играл ограниченного, надменного и жестокого человека, который, потеряв после революции все состояние и рассорившись со всеми Романовыми, работает, чтобы не умереть с голоду, статистом на кинофабрике в Голливуде. Он принижен и озлоблен. Он одевается и гримируется для пробы; наконец-то, после долгого ожидания — работа! Он получил роль русского генерала — главнокомандующего. Мальчишка-помреж развязно учит его, как надеть русские ордена. Он должен играть самого себя. Снимается сцена, где главнокомандующий бросает последние части белой армии на революционные войска. И тут во время съемок он встречает женщину, с которой сталкивался до революции. Она — жена революционера, эсера, который, по-видимому, готовил террористический акт против великого князя. Женщина добилась свидания с ним и умоляла о помиловании для мужа; он издевательски унижал ее; мужа все-таки казнили. Теперь в Америке она сделалась знаменитой киноактрисой. Опустившийся, жалкий, пожилой мужчина с помощью грима и костюма превратился в того надменного, властного тирана, каким он был десять лет тому назад. На съемке между ним и режиссером возникает спор относительно дислокации войск и каких-то еще военных деталей. В запальчивости он выдает свое инкогнито, но и режиссер, и все присутствующие считают этого полунищего эмигранта наглым самозванцем; над ним смеются.

— Старик спятил!

— Нет, это правда. Это — он, — говорит женщина, когда-то смертельно им оскорбленная.

И от ее ненавидящего взгляда человек в мундире главнокомандующего шатается, он рвет воротник мундира, он пробует крикнуть: «В атаку!»

Он падает. В дощатой, жалкой уборной во время агонии перед ним проносятся отрывочные картины его прошлого, он видит среди чужих, равнодушных людей, собравшихся поглазеть на него, только лицо этой женщины, ее горящие местью глаза. Тут было, что играть Яннингсу. Ну а детали? Кто из американских зрителей знал, что в Киеве никогда не было императорских театров, что главковерх Николай Николаевич совсем не был похож на Александра III и, следовательно, на Яннингса?