Энтони Саммерс - Богиня. Тайны жизни и смерти Мэрилин Монро

«Вы хотите сказать — у него голливудская внешность?» — спросил Уиттерби.

«Вы не можете не согласиться, — ответила Мэрилин, — что это лучше, чем иметь старых уродов, у которых нет ни мозгов, ни красоты».

Тогда Мэрилин призналась Уиттерби, что хочет, чтобы на выборах победил Кеннеди. Так оно и случилось, и на другой же день Арт Бухвальд написал:

«По отношению к Монро нужно придерживаться твердых принципов. Кто станет следующим послом в государство Монро? Эта одна из многих проблем, решить которую предстоит только что избранному президенту Кеннеди уже в январе. Очевидно, что предоставить ее самой себе нельзя. Слишком много алчных людей положили на нее глаз, а сейчас, когда посол Миллер сложил с себя полномочия, она может бесцельно метаться из стороны в сторону».

* * *

Очень немногие люди — разве что ее психиатры к ближайшие друзья — знали доподлинно, каким неустойчивым было душевное состояние Мэрилин. Три месяца длилось одиночество и отчуждение, предшествовавшие ее заключению в «Пейн-Уайтни», психиатрическую клинику Нью-Йорка. Миллера рядом уже не было, Монтан окончательно отказался от нее, и Мэрилин погрузилась в наркотическое забытье. Некоторое утешение находила она в визитах в «Экторз Стьюдио», именно там она снова встретилась с репортером У. Дж. Уиттерби. Англичанин предложил ей выпить вместе. Так началась серия бесед, которым мог бы позавидовать любой из журналистов2.

В течение ряда недель Мэрилин и Уиттерби несколько раз встречались в каком-то, ныне не существующем, баре на Восьмой Авеню. После первой выпивки Мэрилин придирчиво просмотрела записную книжку репортера, а потом решила всецело довериться ему. «Если хотите, напишите обо мне в ваших записках, — сказала она, — только сейчас ничего не печатайте. Сделайте это, когда я уйду на

покой!» Беседы с Мэрилин Уиттерби добросовестно застенографировал в двух блокнотах. Наложенный Мэрилин запрет на обнародование их разговоров он еще долгое время соблюдал и после ее смерти. В этих записях есть откровенные признания, связанные с кланом Кеннеди.

Через месяц после провозглашения Кеннеди президентом Уиттерби на свое замечание о том, что и Кеннеди не всегда говорит по делу, получил от Мэрилин краткий ответ: «О, нет, напротив».

Джоан Гринсон, дочь психиатра, вспоминает, что актриса «любила, чтобы все было черным либо белым, правильным либо неправильным, хорошим либо плохим. А сила эмоций ее была такова, что порой делалось невозможным вести с ней дискуссии». Эти черты кинозвезды ощутил и Уиттерби.

В январе 1961 года она приехала на встречу с Уиттерби в состоянии, которое серьезно встревожило журналиста. Она сказала, что держится только на таблетках, и ее настроение резко меняется от радужного до неописуемой ярости, от разговорчивого до полного, тягостного молчания. Они говорили о гражданских правах; Мэрилин упомянула, что однажды у нее был роман с молодым чернокожим, как оказалось, у Уиттерби тоже была как-то чернокожая девушка. В разговоре с ней он осмелился высказать предположение, что Кеннеди не сможет кардинально решить проблему чернокожих. «Президент пройдет весь путь до конца... — твердила Мэрилин. — Кеннеди уже хорошо осведомлены о настоящей ситуации... Подождите, и вы увидите. Вас ждут сюрпризы».

Через два десятка лет, когда я разговаривал с Уиттерби, он все еще ясно помнил, что «Мэрилин не давала мне и слова сказать против Кеннеди. Она говорила так, как мог говорить только знающий человек, как если бы ей была известна обратная сторона медали».

Во время их последнего в 1961 году свидания Мэрилин опять была под воздействием допинга и временами теряла нить беседы. Она сгорала от желания установить памятник в честь своего покойного учителя по актерскому мастерству Михаила Чехова и всерьез полагала, что помочь в этом мог бы президент Соединенных Штатов. «При упоминании имени Кеннеди она делалась похожей на девочку, помешанную на кумире», — вспоминает Уиттерби. Ему это показалось странным, и он постарался перевести разговор на другую тему.

Каждый раз, когда Кеннеди приезжал в Нью-Йорк, как до выборов, так и после них, местом своей резиденции он выбирал «Карлиль-Отель». Там он снимал номер-люкс с впечатляющим видом на Манхэттен. Там удовлетворялась его малейшая прихоть и гарантировалось абсолютное уважение к его частной жизни. Журналисты могли безуспешно осаждать вестибюль здания, а президент, когда в том была нужда, в сопровождении людей из службы безопасности оказывался в соседнем жилом здании или отеле, которые соединялись с «Карлилем» тайными тоннелями. От дома, где жила Мэрилин, этот отель отделяло восемнадцать строений.

Имеются сведения о том, что Мэрилин навещала Кеннеди в «Карлиле». Об этом говорит и Джейн Шэлам, представительница известного в политических кругах Нью-Йорка семейства. Окна ее номера выходили на «черный вход» в «Карлиль». «Я видела, как приходила и уходила Мэрилин, — рассказывает Шэлам, — она так часто сновала туда и обратно, что я не могла не заметить ее. В большинстве случаев люди не узнавали ее — когда она появлялась без макияжа и зачесывала волосы назад. Ни за что нельзя было узнать, что это Мэрилин Монро. Я видела, как она приходила в «Карлиль», когда там останавливались Кеннеди. Другой причины для ее появления в отеле как будто не было».

Однажды и президенту пришлось ждать, как простому смертному, когда он пригласил ее на интимный ужин в «Карлиле», рассказывает Эрл Уилсон, цитируя «бородача» привратника, который, как правило, провожал Мэрилин на подобные рандеву. Уилсон не называет имя своего информатора, но агент Питера Лоуфорда, Милт Эббинз, сознается, что однажды сам выступал в такой роли.

Эббинз — человек, состоявший в приятельских отношениях с президентом — вспоминает, что Мэрилин как-то попросила его отвезти ее на прием на Парк-авеню. Туда они приехали через два часа, и он незаметно провел ее мимо толпы газетчиков, осаждавших вестибюль. (На Мэрилин был парик, шелковая косынка и темные очки.) После чего он быстро ушел. Когда Эббинз уходил, президент оставался на приеме и Мэрилин тоже была с ним.

Сама Мэрилин также говорила близким людям о своих встречах с Джоном Кеннеди. Паула Страсберг, ныне покойная, в частной беседе призналась, что Мэрилин рассказывала ей о романе. Еще она добавила, что у нее есть имеющие отношение к этому делу письма, «которые она поместила в сейфе банка и которые не подлежат огласке на протяжении ближайших пятидесяти лет, чтобы причастным к событиям людям не было причинено зло».

О Джоне Кеннеди, со слов Мэрилин, знал и Сидней Сколски, ветеран репортерского полка Голливуда, который был для Мэрилин советчиком и наставником с самых первых дней ее актерской карьеры. В 1983 году, за несколько недель до смерти, Сколски заявил: «Мэрилин говорила мне, что у нее с президентом роман, и я ей поверил». Сколски тогда ничего не написал об откровениях актрисы. Молчание он хранил еще много лет и после ее смерти. Впоследствии вспоминая об этом, он мрачно заметил: «Должен признаться, что до сих пор с ужасом думаю, что могло бы случиться со мной, если бы я рискнул написать об этом романе в своем обозрении тогда, когда впервые узнал о нем».