Эдмонда Шарль-Ру - Непостижимая Шанель

Несколько месяцев спустя Жанна, Альбер и трое детей переехали на другой перекресток, поселившись на улице Мулен-Шарье и повернувшись на сей раз к югу, к горам Оверни.

Сколько воды утекло с тех пор, как Габриэль росла здесь, под этим кровом, таким старым, что, кажется, дом давно уже готов соскользнуть в реку. Однако он стоит по-прежнему, являя нам суровую обстановку, в которой прошло раннее детство Габриэль. По чистой случайности сохранилась до наших дней эта постройка, одна лишь уцелевшая из целого исчезнувшего квартала.

Дом находился в простонародном квартале, в сырой улочке, неподалеку от бечевой дороги, проходившей вдоль Куз-де-Павен. Здесь жили только ремесленники, и все, что на этой улице изготовлялось, по субботам продавалось на рынке. Несколько колес, приводимых в движение водой, крутились по-прежнему: то были последние мельницы… Жители проводили время в трудах: одни тесали жерди, другие, изготовлявшие свечи, топили жир. Свечники утверждали, что они единственные во Франции, кто умеет еще производить «настоящие римские свечи». Соседи Шанелей ткали пеньку, которую им приносили крестьяне. Последние ткачи, работавшие с материалом заказчика, последняя пенька, вымоченная и выделанная на дому… Были там шляпники, снабжавшие Альбера Шанеля продукцией. Наконец, в квартале жили веревочники, гончары, гвоздари — в их мастерских мехи приводила в движение собака, без устали бегавшая внутри колеса. Последние гвозди, изготовленные вручную, последний кузнечный пес…

Раннее детство Габриэль прошло в соприкосновении с этой скудной реальностью, и среди детей ремесленников она нашла первых товарищей по играм.

Когда в 1887 году на свет появилась Антуанетта, третья дочь Шанелей, их финансовое положение было по-прежнему незавидным. Более чем когда-либо забота о детях падала на Жанну, здоровье которой ухудшалось. Ей становилось все труднее дышать. Тогда решено было уехать.

Плодовитая семья вновь вернулась к жизни на вольном воздухе: Шанели переехали в Курпьер.

Для Жанны кончилось расставание с родиной, она вновь обрела маленький мирок родной провинции, Габриэль и Жюлия открыли для себя деревню, впереди у них несколько лет счастья. Альбера же в Курпьер привела…

Только надежда, что Жанна пустит там корни и он сможет наконец вернуть себе свободу.

У дяди Огюстена, который в документах того времени значится то как «собственник», то как «садовник» — вероятно, садом и ограничивалась вся его собственность, — был дом. Он приютил племянницу. Кто бы сделал то же самое? Отношение к Жанне, этой мамаше Кураж, тащившей за собой четырех карапузов и муженька, никудышного семьянина, было благосклонно-беспокойное. Она никогда не отличалась крепким здоровьем. А теперь вернулась домой исхудавшая, с огромными глазищами. Она задыхалась, приступы удушья напоминали Огюстену Шардону страдания, в которых умерла его сестра Жильберта, мать Жанны. Неужели ее поразила та же болезнь? Неужто ей придется жить под постоянной угрозой смерти?

Огюстен Шардон не ошибался.

Жанна Деволь, как и мать, страдала астмой, которая с годами обострялась. Нас удивляет, что ее дочь Габриэль упорно стремилась сделать из матери больную туберкулезом, то и дело менявшую платки, испачканные кровью. Нет сомнений, что, приписывая Жанне Деволь тот же конец, что у дамы с камелиями, она считала, что облагораживает материнскую смерть. В ее понимании чахотка обладала бесспорными достоинствами: она производила впечатление, значит, это было хорошо. «Заставить рыдать белугой» — такова одна из главных пружин повествовательной манеры Шанель.

Чтобы выздороветь, Жанне следовало отказаться от поездок с Альбером и остаться в Курпьере, наслаждаясь деревенскими запахами и пением птиц. Свежий воздух пошел бы ей на пользу. Но отсутствие мужа было для Жанны источником такой тревоги и такого раздражения, что она не могла на это решиться. Зачем бросать работу? Дети находились теперь в надежных руках. Она оставила их под присмотром своей многочисленной родни.

И вот Жанна, несмотря на подозрения и ссоры, выбиваясь из сил, отправилась вслед за Альбером. Какое значение имела ее болезнь! Для нее важнее было не вылечиться, а никогда не расставаться с мужем.

Душевный покой оставил ее навсегда.

Так велик был ее страх уехать от него хоть ненадолго, что она не рисковала покинуть дом даже на время родов. Так, в 1889 году, во время ярмарки в Гере, она родила сына. Снова она жила в меблированной комнате и снова в деревенской забегаловке. Как и Жюлия, в кабачке, и родился Люсьен.

В это время Габриэль проводила в Курпьере лучшие годы жадного на радости детства.

Ей было шесть лет, когда однажды мать вернулась из Гере с маленьким братиком. Но он ей был неинтересен. Антуанетта тоже была не в счет, она только начинала ходить. Тогда как Жюлия была всего на год ее старше [3] Шанель всегда охотно подтасовывала дату своего рождения и говорила, что она на шесть лет моложе Жюлии. Таково было одно из правил игры. , а Альфонс — чуть младше…

Втроем они составляли прекрасную компанию, и жизнь в Курпьере превращалась в постоянный праздник.

Как сумасшедшие, дети носились по окрестностям, помогали доброму дяде Огюстену по хозяйству — управлялись с тачкой, поливали, корчевали, вместе ходили в школу. Все это порождало в сознании веселого и шаловливого ребенка ощущение неизведанного прежде счастья. В Курпьере Габриэль вела жизнь маленькой провинциалки, освободившейся от материнских окриков, избавившейся от атмосферы раздражения и подозрительности, до сих пор определявшей семейный климат.

Бедная Жанна… Наступил день, когда ей пришлось отказаться от метаний между Курпьером и залезшим в долги, непостоянным и грубым мужем, который, хоть и встречал ее тумаками, был вынужден делать ей детей, чтобы избавиться от нее. Возможно, в своей наивности Жанна верила, что любима! Возможно, она говорила себе, что Альбер пошел в отца, на самом же деле, в отличие от папаши, он не был горделивым производителем, а просто мстил ей.

В марте 1891 года Жанна вернулась в Курпьер. Она страшно изменилась. В мае в сопровождении одного из кузенов, почтенного Этьенна Деволя, и соседа, чесальщика пеньки, дядя Шардон отправился заявлять о рождении у него в доме ребенка. Еще один сын Жанны… Еще один мальчик, которого в честь деда назвали Огюстеном.

Ребенок родился слабеньким и все время кричал.

Отец, как обычно, был «в отъезде».

Через некоторое время малышу стало совсем плохо. Бедняжка умер, никто толком не знал отчего. Его отвезли на кладбище, и Жанна почти тут же заговорила об отъезде. Но в том, что она называла «долгом», ее семья, воспринимавшая происходящее более трезво, видела навязчивую идею, болезнь. «Какая болезнь?» — спрашивала Жанна. Для нее единственной болезнью было отсутствие Альбера.