Эдмонда Шарль-Ру - Непостижимая Шанель

Автор приносит благодарность за помощь, оказанную ему в работе над этой книгой, барону Ферреоль де Нексону, госпоже Годен-Леклер и господину Эрве Миллю, а также благодарит:

— в Англии — леди Диану Дафф Купер, леди Харлеч, миссис Джереми Хатчинсон, сэра Майкла Кресвелла, Беатрикс Миллер, отца Жана Шарль-Ру; в Италии — генерала Ломбарди;

— в Германии — господина Теодора Момма, доктора Карло Шмида, профессора Эберхарда Йекеля;

— в Канаде — госпожу Райт, урожденную Флеминг;

— во Франции — госпожу Этьенн Бальсан, Поля Морана, Рене де Шамбрена, Мориса Гудекета, Марселя Жуандо, Жоржа Вормсера, барона Эдуара де Нерво, господина и госпожу де Бейзер, посла Франции госпожу Марселль Кампана, Станисласа Фюме, кюре Понтея, господина Пьера Шанеля, Марселя Женермона, кюре Сувиньи аббата Шоданя, баронессу Фуа, урожденную Орланди, Шейлу де Рошамбо, графиню Дессофи, Маргерит Венсен, Поля Гаспара, Габриэль Дорзиа, Бориса Кохно, Доминика Польве, госпожу Дени, госпожу Антуанетту Лаже и Габриэль Морен, урожденных Шанель, госпожу Люсьен Шанель, госпожу Вале, госпожу Редэ, господина Жана Погжиоли, госпожу Орсони, Поля д’Алейе, господина Жерне, хранителя муниципальной библиотеки в Марселе.

Эта земля, никогда не знавшая завоевателей, находится на юге Франции.

Нет сомнений, что даже сам Ганнибал… Во главе слонов и карфагенцев он предпочел пойти окольным путем, нежели атаковать в лоб севеннскую землю, гранитный барьер, выгнувшийся на его пути, словно разъяренная кошка.

Пришло время Цезарей, а с ним и время романизации, но она оказалась поверхностной. И тогда же, несмотря на скудость местных ресурсов, проявилась безусловная торговая сметка севенцев. Так, за римскими столами наслаждались габальским сыром. Данный факт следует отметить. Сила севеннского темперамента именно в этом — в умении справиться с трудностями и бедностью.

Когда Империя распалась, варвары разгромили Рим. Те же варвары пришли сражаться к подножию Севенн, но продвинуться вперед не смогли… Словно они инстинктивно опасались земли, которая, как они предчувствовали, была больше открыта идеям, нежели людям. И два века спустя, под густой сенью лесов, укрываясь в гротах, горцы Жеводана и пастухи Вильфора по-прежнему властвовали с высоты гор над узкими долинами, где скользили жестокие тени исламских всадников. Арабы… Отступили и они.

Таким образом, ни сарацины, ни англичане Черного Принца, ни чума — ничто в течение веков не нарушало уединения этих мест, за исключением редких грабителей и волков.

Особенность этого края, изолированного от мира, в том, что до наших дней он сохранил характерные черты облика своих первых обитателей. Таковы причины, объясняющие загадку особого женского типа здешних мест, особой красоты. Своей внешностью прорицательниц, густой черной шевелюрой севеннские крестьянки обязаны темноволосым племенам, пришедшим из Малой Азии. Поражает посадка головы, которой отличаются там некоторые женщины… И их легкая поступь.

Пришлось дождаться появления протестантизма во Франции и религиозных войн, чтобы эта затерянная земля всколыхнулась до самых глубин. Севенцы всегда представляли себе христианство иначе, чем папа. Они стремились к первобытным чистоте и совершенству. Совершенство… Только ради него и стоит умереть, не правда ли? Совершенство любой ценой. Тогда-то все увидели, сколь суровы и неистовы душой севенцы…

Катары, гугеноты, камизары, скрываясь от преследований пап и королей, находили прибежище в зеленой ночи севеннских лесов.

Всех, кого объявляли еретиками, всех, кому грозило истребление, там принимали, укрывали, защищали во время братоубийственных войн, столь смертоносных, что они числятся среди самых кровавых в истории.

Раса непримиримых не угасала. Севенцы оставались верны самим себе. Поэтому объяснить совершенные ими подвиги одним только рельефом местности — нельзя. Каждый камень проломленной, бесконечно изуродованной стены, называвшейся Севеннами, каждый ее угол, каждый овраг служили укрытием, приютом или могилой.

В самом сердце гранитного края — родники.

Сланцы сверкали и все еще сверкают здесь, словно тысячи черных солнц. Здесь рождается сумасшедший ветер, приносящий на улицы Арля снежный холод, срывающий черепицы с крыш, добавляющий кобальта в небесную голубизну, приминающий спелую пшеницу и превращающий королевские кипарисы в Кро в растрепанные метелки, похожие на те, что рисовал Ван Гог.

Это колыбель мистраля.

Именно здесь, в удивительном сиянии каменистого пейзажа, и возник крепкий деревенский род Шанелей, жизнь которого определяло властное желание размножаться. Габриэль Шанель, потомок многочисленного племени, вышла, как и ее предки, из этой цитадели крестьянского духа и была так похожа на них, что описать их — значит описать ее. Сходство было не только внешним, Габриэль отличалась той же энергией, тем же стремлением к совершенству, тем же сладострастным желанием производить (то есть желанием пережить себя), той же суровостью и властностью, той же неуступчивостью, тем же неистовством и пылкостью. Как и ее предки-крестьяне, она подчинялась в своем труде неумолимой смене времен года, как и они, во всем зависела от своей работы. Шанель стала знаменитой благодаря десяткам тысяч женщин. Они признали, что эта уроженка Косс обладает редкостным даром — умением делать их красивее. Именно они — взыскательные хозяйки, беспокойные любовницы, миллиардерши или простые буржуа, искавшие гармонию в одежде, — заставили ее стать модельером.

Для Габриэль, выросшей в нужде, элегантность и роскошь стали смыслом существования.

Шанель колебалась больше, чем принято думать.

Лишь в результате долгой эволюции, лишь поняв, что у нее нет иного способа стать свободной, она позволила убедить себя.

Профессия стала для нее средством бегства.

Она овладела ею и вихрем, севеннским горным потоком ворвалась в новую жизнь.

В созданном ею стиле не было взаимодействия культурных или научных элементов, не было исторических реминисценций.

Она изобрела его сама.

Придуманные ею формы отличались самобытностью, в них не было ни подражания, ни аллюзий. Свои решения Шанель проверяла повседневностью и обрывала любую путеводную нить, если та не связывала ее со старым крестьянским наследием. Ее поведение диктовалось здравым смыслом.