Эдмонда Шарль-Ру - Непостижимая Шанель

Дед Габриэль Шанель был из последних. Он покинул Ним с женой и ребенком, едва прожив там год. И потом, из года в год, из зимы в лето — такова была работа, никуда не денешься — менял города и дома.

Нельзя забывать, что Габриэль вышла именно из этой, бродячей части клана. По логике вещей, следовало бы ожидать, что ее предки были как раз среди тех, кто занялся мелкой торговлей и заимел собственный дом. Но реальность оказалась иной, и нам постоянно придется этому удивляться.

Где то время, когда люди из поколения в поколение рождались, жили и умирали в одной и той же деревне? Жизнь Анри-Адриана Шанеля, его жены и детей разворачивалась свитком бесконечных дорог, но всегда сохраняла привкус родного края. Это объяснялось тем, что они никогда не удалялись от Юга, где рынок с его запахами и криками всегда напоминал деревенские праздники.

Анри-Адриан, как истый южанин, никогда не отваживался пересечь воображаемую границу и раскинуть свои лотки там, где готовили без оливкового масла, где крыши не были крыты черепицей и где ветер не дул с такой силой, что все сметал на своем пути. Дети его рождались в зависимости от остановок и чаще всего в департаменте Гар: Луиза — та, что однажды приютит Габриэль после смерти матери, — родилась в 1863 году в сердце Севенн, Ипполит — в 1872 году в Монпелье, Мариус — в 1877 в Алесе.

Так что дед Габриэль никогда не уезжал слишком далеко. Он путешествовал так же, как работал в поле: сверяясь с календарем, и его маршруты определялись старым крестьянским чутьем. Но ни уходящее солнце, ни первые заморозки больше не влияли на его жизнь. Теперь он подчинялся только деревенским праздникам и тому, что к ним прибавляла крестьянская вера, эта огромная потребность верить и надеяться.

Примерно в 60-е годы прошлого века какой-нибудь Шанель из Понтея караулил на рассвете, выжидая, когда же приближающийся топот известит его о предстоящих крестьянских сборищах. Что это был за шум? Животные и люди отправлялись в путь, продвигаясь медленным шагом, впереди обычно шествовали быки. Какие пометки он делал на календаре? Он помечал даты, когда тот или иной поселок будет праздновать сбор урожая, а такая-то корпорация — отмечать день своего покровителя, и через улицы протянут гирлянды, а из церкви вынесут статую почитаемого святого в бархатном наряде, изукрашенную, словно идол. Тогда он тоже отправлялся в путь. Надо было идти той же дорогой и поторапливаться. Ибо ни одно из этих христианских увеселений не обходилось без ярмарки.

Сюда, дамы и господа, сюда, подходите! Песни церковные и застольные, четки и сахарные трубки, крестный ход и карусели, запах ладана и вафель, молитвы и конкурсы гримас — все было вперемешку. Для того чтобы дед и бабка Шанель могли выжить, нужны были прилавки, убранные, словно алтари, нужно было смешение проповедей и музыки, нужны были рынки, нужны были эти праздники беспорядка. Так продолжалось до самой смерти Анри-Адриана — он умер, когда ему было за восемьдесят.

Эту школу прошли и его дети. Ибо что касается школы другой, настоящей… Они туда и не ходили. Время учебы Луизы и Альбера было коротким. Оно ограничивалось межсезоньем, несколькими месяцами в году, когда работы было так мало, что отец прекрасно справлялся с ней один. Приходится изумляться, что, несмотря на столь скудное образование, они оба умели читать и писать.

Отец Габриэль Шанель и его сестра Луиза внешне совсем не были похожи. Луиза к тому же была натурой более тонкой и благоразумной. Веселая, проворная, живая, обладавшая глубоким чувством долга, она многое взяла от матери: она была Фурнье до мозга костей. Тогда как Альбер Шанель походил на отца. Та же ладно сидящая голова, тот же короткий нос, тот же волевой лоб, те же черные густые волосы. А уж что касается характера! Вспыльчивый, как отец, такой же хвастун и бабник.

Альбер и Луиза в молодые годы ни разу не расставались. Обязанности их были куда тяжелее, чем может показаться. Они не только носили корзины с товаром и выступали в роли зазывал, когда наступало время ярмарок. В остальное время года, когда начинались сенокос, жатва, сбор винограда, они вместе нанимались на фермы. Луиза помогала хозяйке у печи, Альбер отправлялся с крестьянами в поле. Так прирастали доходы семьи. Не в этой ли прожитой в трудах юности следует искать причины согласия, которое им никогда не изменит?

Члены этой семейной ветви долго будут дружны между собой.

Отец Габриэль Шанель покинет родительский очаг только для того, чтобы явиться в казарму и потребовать исправления ошибки, допущенной в свидетельстве о рождении, — ибо жребий выпал на ошибочно присвоенное ему имя Шарне. Он добьется решения суда от 21 января 1878 года, что впредь будет значиться под своим настоящим именем, Шанель, и, освободившись, вернется наконец домой.

Окончательно он расстанется с родителями только в двадцать восемь лет, чтобы жениться. Обстоятельства его брака странным образом напоминали женитьбу отца, но были несколько сложнее.

Он не образумится и с годами.

Альбер жил только для того, чтобы соблазнять, плодить детей, убегать и начинать все сначала.

Сестра Луиза, его добрый гений, вышла замуж только в двадцать четыре года. Жених, уроженец Понтея, был железнодорожным служащим. Будущий зять произвел на Шанелей, вечных странников, впечатление чиновника, могущего рассчитывать на твердую месячную зарплату — какое блаженство! — и, может быть, даже на продвижение по службе. Да к тому же разве он не был севенцем? Луиза вышла замуж удачно.

Суженый обосновался в Клермон-Ферране, пришлось ехать туда, в этот большой город, где в присутствии собравшейся семьи и всего Понтея и состоялась свадьба. Поэтому, дабы не уронить свое достоинство перед лицом будущего зятя, отец новобрачной в момент подписания брачного договора выдал себя за негоцианта. Все-таки это звучало лучше, чем бродячий торговец. Брат невесты, Альбер Шанель, вернувшийся в семью ради такого случая и бывший свидетелем сестры, поступил точно так же. Оба превратились в негоциантов… Только Анжелина, мать новобрачной, отказалась выдавать себя за ту, кем не была. С далеких времен ее собственного замужества она так и не научилась писать. К чему отрицать? Поэтому она не смогла поставить свою подпись.

«Сказала, что не умеет писать», — вновь отметил чиновник.

Несколько лет отделяют нас от рождения Габриэль Шанель.

Сколько неточностей в ее рассказах! Нельзя не упомянуть о ее умении пленять и увлекать тех, кто ее слушал. Она наблюдала за ними с довольством жестокого паука, подстерегающего жертву. Она могла презирать своих собеседников до глубины души. Они были слишком доверчивой, слишком легкой добычей… Правды Шанель не признавала.