Борис Ширяев - Кудеяров дуб

— Это дело наше, хозяйское! А ведь правильно оказалось! Слушайте старика и оказывайте ему причитающийся по званию почет!

— В точку! — обрадовался, увидав его, Миша. — Как раз ты мне и требуешься! Ну, сыпь сначала сводку основных направлений, а потом перейдем к мелким сообщениям, как в «Известиях». Институт разбомбили?

— Целехонек. Ни одного стекла не выбито и весь городок без потерь, если не считать без вести пропавших, то есть сбежавших утром. А низу досталось: станции, железнодорожному поселку и прилегающим улицам.

— Элеватору с мельницей тоже?

— Нет, туда не попало.

— А — горит?

— Это, браток, свои уже постарались, энкаведисты или наш брат, комсомол, по заданию. Не разберешь — кто, а только они взорвали и зажгли. Видишь, как дымит?

— Что было! — оживленно зачастил он. — Как грохнули первые бомбы, все — кто куда! Конечно, дурдом. По большей части на улицу высыпали и в парк культуры побежали. У Колосова от испуга разрыв сердца. В ящик сыграл.

— Он и раньше сердцем болел. Помнишь, как часто лекции пропускал?

— Единственная жертва из состава всей профессуры. Да, надо полагать, и из всего института в целом. У нас, в общежитии, как ты знаешь, убежище было заготовлено, но не понадобилось. Да и не полез туда никто. Смысла не было. Противовоздушная оборона наша полностью не явилась на свои посты, как того и надо было ожидать. Какой дурак на крышу полезет! А вот директора маслозавода свои убили, — перескочил он на другую тему.

— Как свои? Кто? — даже остановился от удивления Мишка.

— Его же рабочие, маслозаводские. Немцы уж в город вошли, а он, дурак, стал лузгу бензином поливать для поджога. Увидели и пристукнули тут же. Может быть, только бока бы намяли, тем бы и отделался, да он наган вытащил. Ну, и в момент! Нет ваших!

— Ты, словно радуешься этому? — еще больше удивился Мишка.

— Не я один. Многие сейчас радуются. Ты когда из города ушел?

— До солнца. Я на учхоз зооинститута бегал.

— Значит, и утренних сообщений не знаешь? Так вот, в ночь из НКВД всех арестованных куда-то перегнали. То есть не всех, а видели, как с собаками их ночью из города вели. Однако кое-кого оставили на их несчастье.

— Чье это ихнее?

— Тех, конечно, какие остались. Всем крышка.

— То есть, как?

— Очень просто: гранаты в камеры через окна покидали, ну и в крошонку всех.

— Что ты говоришь? — откачнулся всем корпусом Мишка.

— Новое дело! Чего корежишься? Всё, как полагается: по радио «братья и сестры», а на деле вот как этих братьев и сестер — гранатами. Что сейчас там делается — смотреть страшно!

— Где?

— Да опять в том же НКВД. В главном здании. Туда сейчас вход свободный. Пожалуйста, без пропусков. Набежали родственники арестованных, особенно тех, что за последние дни были взяты. Ревут, мертвяков по частям собирают. Кровищи, кровищи! И на полу и на стенах! А немцы ходят и аппаратиками пощелкивают. Фотосъемка. Им что? — пожал плечами Таска и добавил с нескрываемым удовлетворением: — Ну и тем, кто эвакуировался, тоже попало. На станции два состава застряли, так один бомбой гробонуло — тоже в кашу. И болтают, что ушедшие поезда не то на Пелагиаде, не то на Изобильной тоже в переплет попали.

— Ты не знаешь, — прихватил за рукав Таску Миша, — доктор Дашкевич эвакуировался?

— Понимаем ваш вопрос по существу, уважаемый товарищ, пояснений не требуется, — засмеялся Таска. — Будьте покойничком, здесь она. Сам доктора видел. На станции раненых обслуживает. Да и зачем ему уезжать? Из здравотдела одни «привилегированные» выехали: Конторович, Маргулисиха наша, Вейзер из мединститута, ну и прочие. Русские доктора сейчас все на работе. Однако здесь нам больше делать нечего. Айда в общежитие! Там теперь, наверное, уже все собрались, вернулись с «сезонных работ». Значит, пожрем!

Студенты быстро зашагали вдоль стены городского парка культуры и отдыха. Его массивные, поставленные еще владевшим когда-то этим парком вельможей решетчатые железные ворота были раскрыты настежь. Сквозь их пролет виднелся ряд тяжелых немецких автомашин, расставленных в знаменитой на весь край аллее развесистых вековых каштанов — гордости города.

— Вот это, брат, техника! — хлопнул себя по ляжкам Таска. — Смотри, кухня-то походная: прямо фабрика на колесах. Это я понимаю, — восхищался Таска, тяготевший ко всему механическому.

— Идем скорее, — тянул его за плечо Мишка, — вон, должно быть, часовой стоит. Заберут еще!

— Ни в жисть! — отмахнулся от него Таска. — Я уж туда до самой беседки пролазил. И ничего. Не по-нашему: «Отходи, стрелять буду», а никакого внимания не обращают. Один даже, по видимости повар, лопотал мне что-то и по плечу все хлопал. Эх, не учил я немецкого в десятилетке! Ни слова не понял, а интересно было бы поговорить. Ну, ладно, двинулись.

Но двигаться пришлось недолго. Пройдя шагов сто, студенты снова остановились, на этот раз без опаски: причина остановки была вполне законной, нужно было прочесть объявления, которые лепил на стенку полуразрушенного бомбой дома в доску пьяный Володька. Работа ему давалась трудно. Кисть вместо ведра с клеем попадала в канаву, шедшую сбоку тротуара. А когда удавалось метко направить ее в гущу клея, то возникала новая трудность: мазнуть ею по стене, от которой Володьку отталкивала какая-то неведомая сила, и подобный взмаху меча мазок рассекал лишь воздух, засыпая мутными брызгами и стену, и самого Володьку. В данный момент расклейщик держал обеими руками лист объявления и, раскачиваясь всем корпусом, нацеливался влепить его на стену.

— Я честно, понимаешь. Тружусь честно, по-советски, — разъяснял он кому-то невидимому. — Ты говоришь, пьян? А я работаю. Вся, вся типо… — тут язык Володьки как-то неудачно повернулся, и ему пришлось, тяжело вздохнув, повторить: — вся типография работает по-советски…

Пробежав глазами уже наклеенное объявление немецкого коменданта, призывающее население города к спокойствию и порядку, Таска бесцеремонно полез в сумку расклейщика.

— Нам дожидаться некогда, пока ты тут развернешься. По паре вот этих дай, что на зеленой и что на желтой бумаге.

— Я говорю, вся типография, — ухватил его за плечо Володька и, найдя эту точку опоры, единым духом докончил фразу: — работы не прерывала, да! По-стахановски! — выкрикнул он и, совершив этот подвиг, беспомощно рухнул на тротуар.

— Так, — бормотал Таска, пробегая по строчкам еще пахнувшие свежей краской бумаги, — приказ о сдаче всего оружия, даже охотничьего. Ну, это как водится. Посмотрим другое. Всем, желающим получить работу, командование германской армии предлагает явиться завтра, четвертого августа, к восьми часам утра в помещение комендатуры и заявить бургомистру… Вот это ловко! — выкрикнул он, суя листок под нос Мишки. — Читай! Читай! Всеми буквами: «бургомистру инженеру Красницкому». Здорово?