Георгий Хетагуров - Исполнение долга

Георгий Иванович ХЕТАГУРОВ

(фото 1975 г.)

За плечами у меня пятьдесят пять лет армейской службы. Естественно, многое забылось. Но не забывается солнечный июль 1926 года, когда, закончив Киевскую объединенную военную школу имени С. С. Каменева, я стал артиллерийским командиром.

Как отличнику, мне предоставлялось право выбора места дальнейшей службы. Не колеблясь, выбрал Владикавказ (Орджоникидзе), где в ту пору размещался 84-й стрелковый полк 28-й Горской стрелковой дивизии имени В.М. Азина. До поступления в военную школу я уже командовал в этом полку стрелковым взводом, имел там много боевых друзей, вместе с которыми участвовал в ликвидации белогвардейских банд на Северном Кавказе. К тому же неподалеку от Владикавказа, в горах Северной Осетии, жили мои родители. Конечно, хотелось быть поближе к ним.

Однако получилось все по-иному. Поступил приказ Народного комиссара по военным и морским делам К. Е. Ворошилова об откомандировании тридцати двух выпускников-артиллеристов в Сибирский военный округ. В числе их оказался и я.

С волнением мы толпились у большой карты СССР, искали на ней Омск, Новосибирск, Иркутск, Благовещенск, Читу. Меня интересовала главным образом Чита: я откомандировывался туда — в 36-й Волжский артполк 36-й Забайкальской Краснознаменной стрелковой дивизии.

Нам устроили торжественные проводы. На вокзальном перроне выстроился весь личный состав школы. Пришли туда и молодые рабочие завода «Арсенал», в том числе ребята, которых мне довелось обучать военному делу в системе Осоавиахима. Играл духовой оркестр. В неблизкий наш путь мы тронулись под звуки бравурного марша.

Ритмично стучали колеса вагона. Навстречу поезду бежали украинские белые хаты, утопавшие в буйной зелени садов. На станциях розовощекие крестьянки предлагали нам фрукты, молоко, ряженку, пышные полянцы. Во всем этом была какая-то своеобразная праздничность.

Учеба далась нам нелегко. Трудно было всем. А мне досталось, пожалуй, больше других, поскольку я плохо владел русским языком. Помогали товарищи — спасибо им. Особенно благодарен я Александру Брешкову за помощь в изучении материальной части артиллерии. Сам он был опытным артиллеристом — служил фейерверкером еще в старой армии — и умел не столько рассказать, сколько показать мне, что к чему.

По алгебре, геометрии и русскому языку пришлось брать дополнительные уроки за пределами школы. На это уходила значительная часть моего более чем скромного денежного содержания. «Ничего, — утешал я себя, — сдюжу!»

И вот сдюжил. Государственные экзамены сданы успешно. Отмеченный доверием самого наркома, еду служить на дальневосточных рубежах. Это ли не награда за все!..

В Москве нам предстояла пересадка. Закомпостировали свои проездные документы и поспешили на Красную площадь. Нетрудно понять, какие чувства переполняли нас, когда мы приблизились к Ленинскому мавзолею, тогда еще деревянному. Обошли вокруг Кремль, осмотрели центр города и вернулись на вокзал, заняли свои места в дальневосточном экспрессе.

Снова мерно постукивают колеса. В вагоне душно. Целыми днями толпимся в тамбурах, у открытых окон. Нещадно дымим папиросами, шумно делимся впечатлениями.

Всех очаровала Волга. Кто-то запел песню о Стеньке Разине. Остальные дружно поддержали запевалу.

Промелькнули Уральские горы. Они напомнили мне о нашем прижавшемся к скале горном селении Заромак. Мысленно я вернулся в отчий дом, в свое детство. Живо представил себе всегда молчаливого, с виду сурового отца. Он работал дорожным мастером (грунтовщиком) на Военно-Осетинской дороге. С утра и до поздней ночи расчищал па своем участке летом каменные завалы, а зимой — снежные заносы. Мы, дети, неделями не видели его, и я долго был убежден, что отца ничто не интересует, кроме работы. Только став взрослым, узнал, что имелись у него и иные интересы: отец издавна поддерживал тесные связи с кавказскими революционерами. Наше неказистое жилье, сложенное из скальных обломков, много лет являлось местом конспиративных встреч. Когда я был совсем маленьким, к нам иногда наезжал дальний родственник Коста Хетагуров — выдающийся осетинский поэт, живописец и общественный деятель.

Жили мы в беспросветной нужде, питались скудно и однообразно. На двух крохотных клочках земли, расчищенных от колючки и камня, не родилось ничего, кроме ячменя и картофеля, а из домашней «живности» была у нас лишь лошадь, да и та казенная.

Будучи еще мальчиком-подростком, осенью я уходил на заработки в так называемую равнинную Осетию, убирал там чужие поля. Зарабатывал до пяти-шести мешков кукурузы и еще пуд соли. Возвращался домой со сбитыми до крови ногами и руками, но бывал очень доволен, что помог родителям кормить большую семью.

Из смеси ячменной и кукурузной муки мать пекла чурек, соблюдая строжайшую экономию. Летом наш рацион дополнялся ягодами, собранными на склонах гор. Иногда, к праздничному столу, бывала форель, выловленная в горной речке.

После окончания церковноприходской школы отправился я на Садонские рудники, где в ту пору хозяйничали французские концессионеры. Там уже работали два моих дяди — братья отца: один был десятником на руднике, другой — весовщиком на горнообогатительной фабрике. Они всячески старались «пристроить» племянника, однако работы, посильной для мальчишки, здесь не нашлось. Тогда отец отвез меня во Владикавказ и определил в аптеку мойщиком склянок для лекарств. Такую же работу выполняли в этой аптеке еще два мальчика из ингушей. Подружившись с ними, я довольно быстро научился говорить по-ингушски. Платили каждому из нас три рубля в месяц. Кормили скверно. Спали мы в подвале, загроможденном бутылками и свертками с остро пахнущим лекарственным сырьем. Однажды кто-то из провизоров нечаянно разбил огромную бутыль, и ее ядовитое содержимое разлилось по всему подвалу. Нам дали маски, сунули в руки тряпки и приказали убирать. Мы отказались, боясь отравления. Хозяин аптеки обозвал нас скотами и тут же выгнал с работы.

Иду по улице, думаю: куда же теперь податься? Ничего не придумав, забрел к родственнице отца. Она сжалилась надо мной, приняла в свой дом и вскоре подыскала мне работу в мастерской братьев Туаевых, где шили черкески, бешметы, шапки и папахи для Терского казачества и горцев. Я должен был убирать мусор, подметать и мыть полы. Мастера и подмастерья в насмешку называли меня главным подметалой. Месячный мой заработок и здесь составляли те же, что и в аптеке, три рубля.