Краинский Васильевич - Записки тюремного инспектора

Утром 24 ноября мы миновали Катарро, не заходя в этот порт, и прошли дальше. Мы были почти на параллели Рима. Было холодно.

С утра дул холодный, но сухой ветер, которым мы воспользовались, чтобы высушить вещи. Мы были голодные. Хлеба не было вовсе, и мы ели консервы из жестяной банки и морщились от отвращения. Но это было только утро. Еще сутки приходилось терпеть голод. Итальянские берега, конечно, не были видны. Мы шли в виду Далмации, встречая на своем пути итальянские острова (Лисса, Андреа, Буби). Тем не менее мы чувствовали, что находимся вблизи Апеннинского полуострова и бывшей Римской империи.

Мы невольно повторяли историю и географию и вспоминали пройденное в юношеские годы на школьной скамье. Мы должны увидеть остатки Римской империи и быть недалеко возле итальянской границы. Карта уже перекроена. Италия граничит с Сербией. Крайна, Кроация, Босния, Монтенегро вошли в состав Югославии. Истрия и ближайший к нашему конечному пункту город Фиуме являются спорным участком и ареной действий Д’Аннунцио. Мы входили в лабиринт островов, принадлежащих, по новой карте, Италии. Мы имели перед собой эту новую карту, но мыслили еще по-старому. Мы ехали в прежнюю Австро-Венгрию, в Хорватию, где культура была германская, с пережитком основ Римской империи.

Здесь чувствовалось уже больше жизни. Очень часто на скалистых берегах, видимых с парохода, встречались селения. Склоны гор местами представляли разработанные участки под культуру маслины и винограда. Местами встречались небольшие леса и селения. Утром мы должны были войти в пролив Кварнеро и недалеко от Фиуме войти в бухту Бакар, примерно на параллели Венеции. В нашем представлении здесь следовало бы ожидать теплого климата, и если не летней погоды, то, во всяком случае, тепла. Но было холодно, и ежедневно моросил дождь. Так, по объяснению местных жителей, проявляется зима в этой местности с ноября по март месяц. Опять тяжелая ночь. Мы с братом лежали возле теплой стенки трубы на одном одеяле. Я лежал крайним к проходу, ночь была темная, сырая. Несколько раз моросил дождь. Проходящие ощупью наталкивались на меня и, толкая меня сапогами, беспощадно топтали мокрыми ногами края одеяла, превращая его в грязную мокрую тряпку. Я почти не спал и с нетерпением ждал утра. Несколько раз я вставал ночью и, подходя к борту, старался увидеть окружающую обстановку, но было темно.

Страдали не только мы. В трюмах было тоже нехорошо. Духота, бесконечное количество вшей, неприятная качка, местами течь от дождя с палубы, теснота заставляли людей выходить отдохнуть на палубу и подышать свежим воздухом. Перед рассветом в изнеможении я уснул, полусидя, прижавшись спиной к теплой спинке трубы, и спал, видимо, очень крепко, так как проснулся от усердной встряски за плечи...

Мой брат будил меня, чтобы я увидел необыкновенно красивые берега Истрии и чарующую картину пролива Кварнеро. На палубе было уже сухо. Сильный ветер быстро высушил ее. Крутые берега еще зеленели. Очертания гор были необыкновенно красивы и спускались террасами в море. Мы проходили итальянскую территорию. Это была Италия. Мы приближались в Бакару, проходя возле Фиуме, который оставался влево. Перед нами раскрывалась средневековая картина, которую мы привыкли видеть на гравюрах. Высокие горы, вершины которых были покрыты снегом, представляли ущелье, в которое входил пароход «Владимир». На склонах гор все чаще и чаще встречались селения и отдельные строения в средневековом стиле. Напротив стоял мрачный полуразрушенный замок с башнями и какие-то руины - остатки, по-видимому, феодального строя. Селения издали казались как бы высеченными из камня и вросшими в сыро-желтые оголенные горы.

Мы подходили к Бакару. Этот городок заканчивал бухту, представляя тупик, смыкающий высокие горы бухты. Пароход «Владимир» как бы врезался в этот город. «Владимир» еще издали дал гудок. Прибрежные жители приветствовали нас. Где-то возле замка, который мы миновали, был спущен флаг. «Владимир» со своей стороны припустил флаг. Это было взаимное приветствие. Впечатление было хорошее. «Владимир» выкинул сигнальные флаги со своим наименованием и замедлил ход. На борту был русский флаг, а на мачте - французский. «Владимир» остановился и ждал с берега катера с местными властями. Публика вышла на палубу и с любопытством осматривала совершенно чуждую нашему представлению картину. Это была именно средневековая картина с селением в древненемецком стиле и даже с кирхою на горе.

Расположенный в ущелье высоких гор, покрытых виноградниками, с винтовыми дорогами, высеченными на склонах гор, городок Бакар казался вросшим в подошву горы и был такого же серовато-желтого цвета, каким были оголенные горы. Кое-где были деревья, кустарники и стояли красивые кипарисы. Склоны гор были сплошь культивированы под виноградники и представляли собой спускающиеся к бухте террасы. Налево стоял цементный завод, разрушенный в Европейскую войну и приспособленный теперь под лесопильный завод. Картина красивая, западноевропейского стиля, величественная, интересная, но чуждая и грустная.

Изгнанные обстоятельствами жизни из России, русские люди, голодные, оборванные, грязные, промокшие, озябшие, приехали искать приюта у дружественного и родственного славянского народа, уклонившись от гостеприимства и покровительства бывших своих союзников-французов и англичан. Столь памятные русским еще с прошлой эвакуации «загоны для русских» (так назывались палатки-бараки за проволочными заграждениями) были страшным воспоминанием для русских. Союзники не признавали русскую интеллигенцию. Всех одинаково гнали в эти «загоны», и над всем одинаково господствовали черный зуав и английский полисмен. Горе было русским, если они поступали не так, как представлял себе это представитель господствующей нации. Мы стремились в Сербию, где знали, что принципы морали и этики не были забиты гордостью зазнавшихся победителей.

Корабль с русскими беженцами встал на якорь. Голод жестоко мучил людей, безнадежно относившихся к сегодняшнему дню. Еще с вечера была выдана последняя дача консервов. Теперь на пароходе не было ничего. С самого Константинополя ровно девять дней без горячей пищи, а последние дни и без хлеба, доставляли людям жестокие страдания. Бедный мальчик 11-12 лет, племянник С. Л. Чихачева, когда ему предложили «посмотреть», ответил сердито: «Лучше умереть, чем так мучиться». Его тетка - сестра милосердия Морозова не хотела встать со своего места и, устремив взор в пространство, отвечала: «Мне все равно».

В таком состоянии безразличия, отупения изнуренные, измученные русские люди приехали в Югославию без надежд, без упований, без будущего, на полную неизвестность. Очень скоро на «Владимир» прибыли сербские власти с врачами, причудливо одетыми в брезентовые штаны и куртки с капюшонами и похожими скорее на водолазов, чем на врачей. Прежде всего им было доложено о катастрофическом положении продовольственного вопроса. На пароход был наложен пятидневный карантин, но сербы обещали сейчас же накормить изголодавшихся людей.