Краинский Васильевич - Записки тюремного инспектора

Сестра Янковская была душеприказчицей одного из покойников, который между прочим завещал ей поставить на его могиле небольшой памятник и вставить в него его фотографическую карточку. Сестра выполнила его волю. «Каково же было мое состояние, - рассказывала нам сестра Янковская, - когда я увидела на месте фотографии пустое место, а фотографию - лежащую разорванной на соседней русской могиле». Сестра страшно взволновалась и начала громко возмущаться, обращаясь с резкими выкриками к находящейся на кладбище толпе. Как вспыльчивый и несдержанный человек, Янковская вышла из себя и, горячась, подняла крик. Однако горячность сестры вызвала только насмешки мальчишек и улыбки взрослых. Но затем, когда сестра стала выкрикивать, что она опубликует это в газетах и называла окружающих дикарями, к ней подошел старик и сказал: «Не волнуйтесь. Это сделали мальчишки, которых мы накажем».

Конечно, об этом сейчас же узнал весь госпиталь, и возмущению не было конца. Никто не сомневался в том, что, как только мы уедем отсюда, русское кладбище будет снесено. И это особенно чувствовали те, кто сводил последние счеты с жизнью и отлично понимал, что их могила будет здесь, на чужбине. Тем более остро чувствовалось это, что в последние дни упорно циркулировали слухи о том, что Гербовецкий госпиталь будет скоро закрыт. Я сам думал об этом, и так страшно мне казалось отстать от своих русских даже покойником, и я не хотел бы оставлять свои кости на чужой земле, среди чуждого мне народа.

17 ноября мой брат был вызван в Белград, и никто не сомневался, что он вызван именно по этому поводу. Сербы отказываются дальше содержать русские учреждения и сокращают кредит. Макошинский госпиталь уже закрыт. Теперь на очереди Гербовецкий госпиталь. Панчевский госпиталь содержится больше на частные пожертвования.

Мы не ошиблись. Ник. Вас. привез печальные вести. Гербовецкий госпиталь расформировывается с 1 января. Больные будут постепенно переводиться в хорватские больницы, а служащие остаются за штатом. На ликвидацию дано 3 месяца. Итак, многие больные попадут в сумасшедшие дома. Туберкулезные, вероятно, умрут к тому времени. А кукольные больные - их и раньше никто не хотел принимать, ибо им нет места. Как громом поразила всех эта весть. Началась подготовка к ликвидации. Дни шли один тяжелее другого. И как нарочно, в глаза бросалось то, что, может быть, при другом настроении прошло более незаметно.

Володя как-то подрался с маленькой аптечной сестрой П. А. Новиковой. Сестра играла в свое урочное время на пианино. Володя вошел в столовую и начал говорить глупости. Полина Александровна (Аля, как ее звали) выгнала его, но он вернулся и стал дерзить. Сестра крикнула на него, а Володя схватил табуретку и замахнулся на сестру. Полина Александровна подняла крик и со своей стороны швырнула табуреткой в Володю. Сбежались сестры и разняли дерущихся, но все же Володя успел разорвать у сестры ее рукав до плеча. Володя был посажен в ванную комнату, где продолжал буйствовать, а сестра лежала с головной болью у себя в сестринской и капризничала.

Теперь это кажется пустяком, а тогда как-то жаль было и Володю и сестру. Ведь сестра Новикова тоже калека. С 14 лет она, круглая сирота, пошла на войну и с тех пор не знает покоя. Не захотела она служить у большевиков и пошла в Добровольческую армию, с которой не расставалась до последнего дня. Я преклонялся перед этой геройской маленькой женщиной. Она производит впечатление 16-летней девочки, тогда как ей уже 26 лет. Урожденная Пахомова, Новикова только шесть месяцев была замужем, а с мужем жила только две недели. Ее муж - офицер, был убит на германском фронте.

Так шли дни за днями. Грустно, печально. Всех пугало неизвестное будущее и страшил вопрос: как устроиться, куда деваться и куда ехать. Все нервничали и капризничали. Впрочем, капризы - это было обычным явлением в госпитале. Некоторые из служащих, главным образом санитары, были в этом отношении невыносимы. Чем интеллигентнее был санитар, тем больше он капризничал. Для меня это было вполне понятно. Кучером при госпитале состоял мировой судья Н. И. Знаменский, человек, кончивший Харьковский университет. Поваром служил лицеист Московского лицея - муж покойной Л. В. Савицкой, экономом на положении санитара был заслуженный полковник И. М. Комаревский, два-три санитара были из офицеров, один санитар - студент-медик.

Естественно, что это положение низших служащих и черная работа раздражала их. Хуже всех в этом отношении держали себя Знаменский и Савицкий. Не было дня без скандала, и бедному Духонину приходилось разбираться в этих мелочах будничной жизни. Капризничали и сестры, и больше всех уважаемая Л. А. Янковская и П. А. Новикова, самые лучшие и исполнительные сестры. Обе эти симпатичные и хорошие женщины были иногда невыносимы, но с ними считались все и прощали все. П. А. Новикова всегда говорила мне, что она устала. Устала не только служить, но и жить.

После революции и тех оскорблений, которые пришлось перенести от русского солдата, идейная сторона дела сошла на нет. Осталась только служба, как тяжелая работа за кусок хлеба. Поневоле иногда приходишь не только в раздражение, но и в ярость. Впрочем, жизнь брала свое. Все сестры были романтичны, и, кажется, не было ни одной сестры, у которой не было романов в течение их пребывания в госпитале. Одна, конечно, старушка А. Ф. Отрыганьева, которую так любили туберкулезные, была вне подозрений.

Выпадали иногда особо тяжелые дни. Их нельзя забыть. Это были декабрьские дни. Незадолго до Рождества Христова, после буйства ночью, институтка Валя отправлена в Стеньевауч (сумасшедший дом). Теперь буйствует другая молодая девушка, Попандопуло. И она теперь по случаю ликвидации госпиталя подлежит отправке туда же. Мне Валя была симпатична. Она так хорошо и доверчиво относилась ко мне, что я невольно покровительствовал ей. Не могу сказать, чтобы она любила музыку. Она вообще была малообразованна, но все же она часто приходила в столовую, когда я играл на рояле, и часами сидела возле меня. Она и Нина всегда были особенно хороши ко мне, и мне их было очень жаль.

Я наконец дождался Любарского. Он приехал в госпиталь вместе с известным адмиралом Пономаревым, который спас в 1911 году во время землетрясении в Мессине полторы тысячи итальянцев. Я был рад этой встрече. Любарский был действительно неузнаваем. Как глубокий старик (впрочем, ему около 70 лет), едва передвигая ногами, с красным носом, он пришел ко мне в столовую вместе с адмиралом, с которым он хотел во что бы то ни стало меня познакомить. Они подружились в дороге, сказал мне кучер (мировой судья Н. И. Знаменский). Они не пропустили ни одного кабачка и в каждом выпивали. Теперь они в дружбе и неразлучны. Адмирал тоже старик, но бодрый, с военной выправкою.