Краинский Васильевич - Записки тюремного инспектора

Мы привели здесь эти факты, забегая вперед и отдаляясь от хода нашего изложения, но это поможет нам не возвращаться к событиям, которые мы сгруппировали вместе. Впоследствии по поводу Днестровской трагедии в заграничной печати русской эмиграции появилось много статей и заметок, посвященных румынской границе, но нам удалось достать только номер русской газеты «Славянская заря», издающейся в Праге, вырезку из которой мы приводим ниже.

* * *

Варненская «Русская газета» сообщает:

Генерал А. А. Авринский, прибывший на днях в Варну после долгих странствований по Румынии, в беседе сообщил немало любопытных данных о гостеприимстве и благородных чувствах этой музыкальной нации в отношении к нам, русским, их недавним союзникам.

Больные, дети?.. Встречать огнем!

Прежде всего обстрел не только русских войск, но и обозов с ранеными, женщинами и детьми - это вовсе не случайность и не результат неисполнительности или непонятливости каких-либо «стрелочников», низших агентов власти.

- Мне сообщали из безусловно достоверного источника, - заявил нашему сотруднику генерал Авринский, - что румынский совет министров еще до эвакуации Одессы в специальном трехдневном заседании имел суждение по вопросу о том, следует ли пропускать русских, которые пытались бы спастись от большевиков, через румынскую границу. Несмотря на ходатайство союзных представителей, румынские министры постановили: «Через границу - хотя бы то были женщины, дети, раненые - не пропускать. Попытки с их стороны перейти границу встречать огнем».

И встречали.

Генерал Авринский, подтверждая бесчисленные рассказы других очевидцев, определенно указывает и время и место таких «великодушных встреч». Так, в деревне Роскеницы, не говоря уже о военных и беженцах, - были обстреляны из пулеметов и винтовок даже повозки Красного Креста!

Когда я находился уже в Тульче, туда прибыли двое русских - подпор. Зубов и чиновник Дишкант, в течение 43 дней скрывавшиеся от румын в стоге сена. Хлеб им доставляли за деньги и в обмен на имевшиеся у них вещи и кресты из окрестных сел, за водой ходили тайком по ночам. В Тульчу они прибыли полураздетые, еле живые от цинги, с ранами и язвами на ногах.

Не всем удавалось добиться у румынских властей, рассказывает генерал Авринский, разрешения остаться на румынской территории. Я лично написал письмо румынскому королю, который еще во время войны бывал у меня на фронте на наблюдательном пункте и даже наградил меня румынским орденом. В письме я просил приюта для себя и для 25 человек своих спутников. Письмо это сразу оказало свое действие: с нами стали сразу вежливее обращаться, а по получении ответа от короля - даже заискивать. Так, для следования в Тульчу нам был предоставлен отдельный вагон.

Так гибли остатки русской армии, доверившиеся великодушию недавних союзников. Последние не только не протянули руку помощи погибающим русским, но с видимым удовольствием отталкивали и передавали красным каннибалам.

Население, особенно население Бессарабии, наполовину из русских, наполовину из молдаван, - отнюдь не разделяет антипатии официальных представителей румынской власти ко всему русскому.

- Нас встречали, - говорит генерал Авринский, - тепло и радушно; нередко даже кормили. Только в Бендерах, где мы помещались в школе, местное население предупредительно приносило нам горячую пищу. Наоборот, к румынам население относится повсюду враждебно. Недовольны тяжелыми налогами, повинностями, свирепым полицейским надзором. Румыны стараются стереть все следы русского влияния: русские школы закрываются, русских учителей увольняют, не желающих принять присягу - высылают за пределы Бессарабии.

Начальник нашего отряда, бывший командующий... закончил жизнь самоубийством, потрясенный трагической судьбой вверенного ему отряда. Особенно сильно подействовал на генерала Васильева обстрел нашего отряда румынами, в которых он привык видеть бывших союзников.

Последний раз, сообщил нашему сотруднику генерал Авринский, он видел генерала Васильева у Пурхар, где он нагнал нас верхом на лошади, совершенно один, и просил дать ему поесть. Мы поделились с ним сахаром - единственным, что у нас было.

Уже тогда генерал Васильев проявлял некоторые признаки психического расстройства.

* * *

14 февраля рано утром мы подъезжали к Аккерману. Я ехал в последней из шести подвод в одиночестве. Возница был, по-видимому, молдаванин, но я с ним не сказал ни одного слова. Мы ехали вдоль Днестровского лимана, через который в тумане был виден Овидиополь. Еще десять дней тому назад мы были на том берегу, который у меня перед глазами. Лед на лимане уже почернел, и сообщение с Овидиополем было в руках большевиков. Погода была ясная, солнечная, теплая, хотя и морозная. Я мечтал только об отдыхе. Я был уверен, что мы будем размещены в теплых помещениях и будем иметь койки. Ужасно хотелось раздеться, умыться и уснуть. Я был также уверен, что в Аккермане можно будет побывать в бане. Мы были покрыты вшами. Я мечтал отделаться от этой мерзости.

Но... к нашему удивлению, нас везли прямо к тюрьме. Сначала это казалось невероятным. Но это было так. Подводы остановились возле ворот бывшей русской тюрьмы. В калитке показался старик - начальник тюрьмы, бывший раньше на русской службе смотрителем арестного помещения. Я не вставал с повозки, но слыхал, как старик говорил моим спутникам, что вся тюрьма заполнена такими же, как и мы, - русскими с того берега, в большинстве военными. Он утешал нас и говорил, что режим в тюрьме довольно свободный, кормят прилично и есть баня. Но нехорошо лишь в том отношении, что в тюрьме начинают проявляться случаи заболевания сыпным тифом.

Старик производил приятное впечатление. Еще лучшее впечатление производили солидные старослужащие - русские тюремные надзиратели. Одним словом, тюрьма была русская во всех отношениях, и я не имел ничего против, чтобы отдохнуть здесь. Но почему-то нас в тюрьму не принимали. Более часа мы стояли у ворот возле подводы. По-видимому, последовало какое-то распоряжение, так как наш конвойный, быстро выходя из тюрьмы, предложил нам садиться на повозки. Мы ехали в штаб местных войск. И здесь возле штаба мы простояли на дворе более трех часов, после чего нас отправили уже пешком под конвоем двух солдат-румын в управление начальника гарнизона.