Краинский Васильевич - Записки тюремного инспектора

Было уже около 12 часов дня. При пакете мы были введены в гарнизонную канцелярию. У дверей канцелярии стояла длинная скамья, на которой мы и разместились, ожидая распоряжения. До позднего вече ра мы сидели на этой скамье, теряя терпение и от голода и от усталости. Румыны не обращали на нас внимания. Уже под вечер, когда мы неудержно хотели есть, мы обратились к вошедшим в канцелярию двум офицерам, которые исходатайствовали нам разрешение послать купить хлеба и яиц. Мы разговорились с одним из офицеров (по-французски), который сказал нам, что он румынский адвокат. Беседа была недолгая, но адвокат был очень любезен и сказал нам, утешая, что ничего скверного с нами не сделается.

Только после 7 часов вечера нам было объявлено, что сегодня допроса не будет. Писарь предложил следовать за ним. Тут же в коридоре была дверь, возле которой стоял с винтовкой румын. Писарь впустил нас в эту дверь. Это была арестантская при местном гарнизоне. Там было уже 35 человек офицеров и несколько гражданских лиц. К большому своему удовольствию, я встретил здесь знакомых, с которыми встречался в штабе обороны г. Одессы и был вместе в походе. Они обступили нас и начали спрашивать, откуда мы и как попали сюда. Они были очень рады нам. Эти люди были то же с «той стороны» и испытали почти те же злоключения, что и мы.

Каждый рассказывал свою историю, и тут постепенно выяснилось, что мы были не так далеко друг от друга и знали одно и тоже. Как ни ужасна была окружающая обстановка, мне было приятно очутиться в компании людей интеллигентных и одинаково мыслящих. От них мы узнали кое-какие подробности оставления с. Раскаец и судьбу многих знакомых нам лиц. Здесь, в этой арестантской, мы встретились и объединились в отдельный кружок лиц, более подходящих друг к другу. Мы разделили все невзгоды вместе. Никаких удобств нам предоставлено не было. Все лежали вповалку на грязном полу без матрацев и без подстилки. Нас заедали вши. Умываться нас выпускали во двор, но так как мороз достигал 5 градусов, то приходилось умывать только лицо и руки, не раздевая шинели. Да кроме того, посуды для умывания у нас не было. Умывались из своих кружек, сливая друг другу на руки.

Было противно. Интеллигентные люди сидели на полу и выискивали у себя вшей. Смены белья почти ни у кого не было. Все были ограблены.

С самой Одессы никто белья не менял. Если у кого-нибудь и осталось что-нибудь при переходе границы, то оно было продано, чтобы иметь деньги на хлеб. У меня осталась одна смена белья, которую я и переодел в этой арестантской. Первые два дня мы питались скудно, почти голодали, на третий день мы были зачислены на военное довольствие, и к тому же в арестантскую ежедневно приносили горячую пищу от местного русского благотворительного комитета, который организовал бывший городской голова Аккермана г. Спилиоти.

Мы были в положении арестантов, и потому нас от другой публики не отделили. В арестантскую препроводили вообще всех арестованных. С нами содержались пьяные, задержанные румынские солдаты и матросы, евреи, рабочие, босяки и т.д. В иные дни число заключенных достигало 59 человек. Наша камера была размером 12 х 8 аршин. Вполне естественно, что в комнате было так душно, что спать ночью было почти невозможно. Теснота иногда доходила до такой степени, что мы лежали как в тисках друг у друга. Заснуть можно было только от усталости, тело ужасно чесалось. Спать было твердо. Простонародье плевало и сморкалось прямо на пол и в лучшем случае растирало свои выделения ногой.

Обстановка, одним словом, была грязного русского ночлежного дома. Я бывал в этих ночлежках и всегда ужасался, как люди могут жить в этой обстановке. Теперь я испытывал сам все эти ужасы и едва ли не очутился еще в худшем положении, чем те нищие, которым я давал в былые времена 3 копейки на ночлег. Они имели в ночлежном доме нары с подъемом для головы, а мы валялись на полу. Было тяжело испытывать эти лишения. Тем не менее молодежь не унывала.

Отделившись своей компанией от остальной публики и разместившись в наиболее чистом углу, мы проводили время в разговорах. Сидеть было не на чем. Время проводилось на полу. Наши дамы М. К. Воздвиженская и шедшая с нами из Одессы местная жительница Александра Никифировна Швецова, попавшая в число беженцев и сидевшая в арестантской до выяснения личности, составляли уют нашего общества. Компанию объединял главным образом полковник Товастшерна. Георгий Александрович Товастшерна - гвардейский офицер, отлично воспитанный, имеющий все русские ордена и французский орден Почетного легиона, был несколько раз ранен в Европейской войне. Изуродованный пулей, пробившей нижнюю челюсть и язык, Товастшерна сильно картавил. Он показывал нам свой язык, на котором осталась сквозная дырка. В Одессе полковник Товастшерна был штаб-офицером для поручений при начальнике обороны г. Одессы.

Г. А. Товастшерна не унывал. Оставшись без копейки денег, в легоньком летнем пальто, даже без котомки, которую он мог бы положить под голову, он своим остроумием и веселостью поддерживал общее настроение. Один только раз полковник сильно призадумался, и мы заговорили с ним по душам. «Вот как расправляется наша Родина с ее защитниками», - вырвалось у полковника с болью в душе. «Обидно», - сказал он.

С нами были корнеты Деревицкий и Стецкий - оба студенты-киевляне. Вечно грустный Андрей Петрович Деревицкий был добровольцем и уже боевым офицером. Ему было только 20 лет. Весьма серьезный, с хорошим направлением, патриот, он глубоко страдал за свою мать, оставшуюся в бедственном положении в Чернигове. Деревицкий - сын боевого генерала и племянник попечителя Киевского учебного округа Деревицкого.

Корнет Стецкий, присвоивший себе на всякий случай эту фамилию, был студент Киевского политехнического института Чесноков. Он оставил в Киеве свою жену и восьмимесячного ребенка, о которых говорил с утра до вечера. С ним в компании еще по Одессе были: Федор Иванич (серб) - поручик бронепоезда и Василий Георгиевич Поппа - грек, вольноопределяющийся Крымского конного полка - вахмистр.

С удивительным терпением публика переносила все тяжести содержания в этой арестантской и даже имела силы подсмеиваться над своим положением. Действительно, были смешные минуты. Помощник начальника уезда Черепов - молодой человек с университетским образованием, которого грабили крестьяне и одели в дырявый пиджак, был буквально покрыт вшами. От него все сторонились. Он бедный, ложился спать посередине комнаты, но от зуда тела так ворочался, что к утру всегда оказывался в другом конце комнаты. Черепов сам смеялся над своим положением и, прося не подходить к нему, сам удивлялся, как вши носят его по комнате.