Краинский Васильевич - Записки тюремного инспектора

Баржи уже не было. Пароход почти пустым отходил обратно. По случаю дождя нас поместили в закрытых помещениях, но места для всех не хватало. Был возбужден вопрос об открытии для нас кают-компании 1-го класса, но румыны ответили дерзко, что «вы завшивите весь пароход». На этой почве произошла перебранка, дошедшая до угроз румынских конвойных пустить в дело приклады и шомпола. Пришлось замолчать. Мы поместились в каюте 2-го класса, но это было действительно что-то невероятное. Мы сидели и стояли как в тисках друг у друга. Румыны стояли в дверях и отпускали по нашему адресу всякие ругательства. Путешествие было мучительное. Было душно, жарко, томительно, и не хватало воздуха, чтобы дышать. В таком обезличенном состоянии, лишенные образа и подобия интеллигентных людей мы прибыли 26 февраля утром в г. Тульчу.

* * *

Ровно месяц мы скитались в самых ужасных условиях существования, столь чуждых представлению культурного человека. Мы выдержали семидневный поход почти без сна и пищи с боями и со всеми тяжестями обстановки отступающей и разбитой армии. Мы попали затем в положение чуть не Робинзона в плавнях реки Днестра с приключениями в духе Майн Рида и, наконец, в течение 14 дней были в положении арестантов. Каждый из этих этапов наших скитаний был сам по себе ужасен и мог бы служить сюжетом для любой сказки. Но те переживания, которые испытывал каждый из нас, могут быть только предметом истории цивилизации человечества, столь гордого своими культурными завоеваниями.

История вряд ли коснется этих вопросов. Она восстанавливает только факты, и если воспроизводит обстоятельства, при которых гибли во время борьбы и революции отдельные группы людей, то она не коснется переживаний отдельных личностей и группы людей. Как весенний разлив в плавнях Днестра покроет глубокой водой следы преступлений современного человечества, так и история опустит завесу перед грядущими поколениями, предав забвению те проявления человечества, которые обнаружили в нем зверя. Для истории это незначительный эпизод. Тем менее интересно знать, что румыны гнали этапом 14 дней интеллигентных культурных людей, не давая им на ночлег подстилки, которая полагается даже домашним животным в самых убогих хозяйствах.

Кто были эти люди, с которыми так поступили румыны? В ответ на это мы приведем здесь статью В. Бурцева в газете «Общее дело» от 8 апреля 1920 года под заглавием «Татары идут». Бурцев пишет: «Недавно мне удалось снова побывать на Родине, конечно, только там, где действует генерал Деникин и где нет еще большевистской власти. Там, где Ленин и Троцкий, нас, борющихся за то же, за что мы боролись при царизме, может ждать только тюрьма и расстрел. Я побывал в Крыму, в Новороссийске, на фронте. Я приехал туда в очень трудное время. Армия Деникина уже отступала от Ростова. Везде, где я проезжал, я видел толпы, тысячи, десятки тысяч населения всех возрастов, всех национальностей, представителей разнообразных течений, в том числе виднейших социалистических деятелей с огромным революционным прошлым, ученых и литераторов, рабочих, крестьян. Все они в ужасе бежали при приближении большевиков, как бы за ними гнался по пятам пожар. Все об одном только и думали, как бы не остаться у большевиков. Не было железной дороги - шли пешком. Шли больные, шли на костылях, тяжелораненые, шли старики и дети.

В Варну, в Константинополь, в Салоники прибывали пароходы с десятками тысяч таких беженцев из России и тысячами, потом я их встретил в самых ужасных условиях в Константинополе, в Болгарии, Сербии. Кто из них может, тот продвигался вперед во Францию, Англию, Америку. Разговаривая с этими беженцами, я видел на их страдающих лицах ужас того, что переживали они в Совдепии, продолжают и теперь переживать все те, кому не посчастливилось, подобно им, бежать с большевистской России. Я видел этих беженцев в вагонах железной дороги, на пароходных пристанях, на улицах в Новороссийске и в Крыму. Все они ко мне обращались с одной неизменной просьбой помочь им бежать от приближающихся большевиков.

В России когда-то раздавался страшный крик: “Татары идут!” Теперь там раздается другой крик: “Большевики идут!” Я расспросил десятки, сотни лиц, бежавших из России. Имел возможность подробно познакомиться с работой специальной комиссии, занятой расследованием злодеяний большевиков. Я говорил лично с теми, которые случайно только что вырвались из Чрезвычаек и сами там подвергались утонченным пыткам, стояли под расстрелом и только случайно спаслись от смерти. Я привез их показания и скоро их опубликую. Все то, что по этому вопросу я печатал до сих пор в “Общем деле”, бледнеет перед тем, что я только что сам услышал от потерпевших. Один слышанный рассказ ужаснее другого. С болью приходилось нам выслушивать, как общее утверждение, что то, что происходило в тюрьмах и судах при царском режиме, не имеет отдаленного даже сходства с тем, что происходит в настоящее время у большевиков и что связано с именем социализма и что - увы! - находит горячих защитников у представителей европейских социалистических партий.

Когда последний раз в 1918 году я покидал Россию, я понимал и тогда, что большевики ее разоряют, предают, губят. Но только теперь, побывавши в России, я увидел, до чего они ее довели. Тяжелыми были и для России и для союзников все четыре года войны, но они ничто в сравнении с тем, во что обошлись России последние два года проклятой гражданской войны. Вся страна теперь в анархии. Ее состояние можно охарактеризовать двумя фразами: “Россию грабят!” В России всюду убивают. Нет дома, нет учреждения, нет местности, где бы систематически не грабили всех. Все полито кровью. Страну разорвали на целый ряд отдельных государств. Уничтожили ее международное значение. Убили в ней всякую общественную жизнь.

Но среди всех этих ужасов и неописуемых страданий, которые я наблюдал во время моей поездки в Россию, я даже среди беженцев не встретил намеков на желание какого-либо примирения с большевиками. Когда с месяц тому назад при мне в Новороссийск дошло первое смутное телеграфное известие о попытках союзников завязать переговоры с большевиками, то к этому почти все отнеслись как к чему-то совершенно невозможному. А те, кто хоть отчасти допускал возможность этих переговоров, говорил с негодованием как об измене союзников и в то же самое время как об огромнейшей смертельной опасности для них самих. О недопустимости переговоров с большевиками говорили даже и те самые мрачные пессимисты, кто в ближайшем будущем не видел никакого сколько-нибудь сносного выхода для России из ее настоящего страшного положения. В России для всех большевики по прежнему - предатели, убийцы, грабители. С их именем навсегда связаны воспоминания о величайших народных бедствиях, гнуснейших убийствах и преступлениях!»