Арсений Замостьянов - Генералиссимус Суворов. «Мы русские – враг пред нами дрожит!»

Поиски истоков мировой поэзии и музыки приводят нас к сюжетам древности. К тем временам, когда поэзия и музыка зарождались. Первые чувства, выраженные изначальными напевами, – это любовь, это удивление величием мироздания и патриотическое прославление героев. В седьмом веке до нашей эры в древней Элладе жил поэт Тиртей. Он слагал лаконичные боевые песни и марши – эмбатерии. Высокой легендой отозвалось представление современников о роли Тиртея во 2-й Мессенской войне. Дельфийский оракул велел спартанцам призвать военного советника из Афин. Афиняне, словно в насмешку над всегдашними соперниками, послали в Спарту хромоногого Тиртея, школьного учителя и поэта. И поэтическая героика Тиртея внесла перелом в ход войны, воодушевив спартанцев:

Героическое начало проявляется и в жизни, и в искусстве, определяя течение истории. Можно ли переоценить роль чтимой Суворовым «Илиады» и «Махабхараты», русских былин и «Песни о Роланде» в истории цивилизаций?.. Мы могли бы долго перечислять образцы высокой героики в музыке, театре, в романистике, в обычаях и поступках людей. Вечная эстафета искусств невозможна без героических образов. Нигде с такой полнотой не выразился народный характер, как в героическом эпосе – фольклорном фундаменте всех литератур. Ещё один классический сюжет античной истории, сыгравший решающую роль в судьбах мировой и русской поэтической героики – это эпопея Александра Великого. Молодой македонский царь, покоривший Восток и Запад, стал героем популярнейшего средневекового романа, подарил собственное имя величавой поэтической форме – александрийскому стиху.

Эпос перемешивается с историческим полотном. И не разобрать – где кончается документ и начинаются Пушкин или Державин. Всё слито воедино, в монолит народной культуры, где и «тьмы низких истин», и «нас возвышающий обман».

Мебель А. В. Суворова из сёл Кончанского и Каменки

Русская литература кровно связана с историей страны, ее народа, государственности – и особенно явно эта связь проявляется в героическом эпосе и литературной героике. Современный историк культуры пишет: «Русская мысль, начиная со «Слова о законе и благодати» митрополита Киевского Илариона и до последних сочинений М. М. Бахтина и А. Ф. Лосева – то есть за девять с половиной столетии – создала ценности, которые выдержат сравнение с достижениями любой духовной культуры мира. При этом необходимо сознавать, что духовное творчество не рождается на пустом месте: его порождает бытие страны во всей его целостности». Литературная героика является одним из наиболее выразительных отражений национального характера, исторических представлений о разных проявлениях бытия, свойственных той или иной культуре на том или ином этапе развития. Истоки героической поэзии – в культурной мифологии. По мнению Шеллинга, «мифология есть необходимое условие и первичный материал для всякого искусства». Суворов, а вместе с ним и целое поколение русских героев XVIII века в поэзии были уподоблены мифологическим героям греческого «золотого века», троянского цикла, историческим героям периода греко-персидских войн, наконец, героям поколения Александра Македонского, также имевшим историко-литературное значение, ставшим эталонами героических образов для мировой поэзии (сподвижники Александра – Гефестион, Кратер, Неарх, противники – Мемнон, Спитамен, Пор). Отметим постоянное влияние представлений об Александре Македонском на русскую культуру, ощущавшееся, по наблюдениям академика Б. А. Рыбакова, и в древности, в сложной взаимосвязи с культовыми образами Даждьбога, а позже и в осмыслении христианства. В историческом контексте образ Суворова оказался для поэзии куда важнее, чем для самого героя. В реальной биографии Суворова взаимоотношениям с поэтами было присуще психологическое напряжение, о котором речь впереди. Не случайно даже самые сухие статьи и монографии, посвящённые Суворову, не обходятся без поэтических цитат. Поэзия была увлечением полководца при жизни, но еще значимее она оказалась в посмертной судьбе Суворова.

Солдаты, безымянные авторы народных песен, прославили Суворова в своих бесхитростных стихах прежде всех столичных служителей муз. Так и должно было случиться с полководцем, остающимся в истории российского общества неразрешимой загадкой. Ни первые подвиги Суворова в Польше, ни славные победы при Туртукае, Козлудже, Гирсове, Фокшанах, Рымнике не были воспеты одописцами Екатерининского века, если не считать суворовского друга и родственника Д. И. Хвостова, который в своём кургузом стихотворном послании Суворову сподобился лишь на несколько стройных строк:

Но у Хвостова – едва ли не худшая репутация в истории русской литературы. И Суворов, ценивший его как друга, конечно, не был поклонником хвостовской музы. К счастью, мнительный граф Рымникский не знал злой эпиграммы М. В. Милонова, который писал о Хвостове уже после смерти полководца:

Словом, Хвостов – не в счёт, а другие поэты Суворова до поры до времени не замечали, хотя Александр Васильевич был в добрых отношениях и с Державиным, и с Херасковым, и с Рубаном. Можно вспомнить лишь беглое упоминание Суворова в «Храме Марсовом» М. Н. Муравьёва:

Даже вот такие мимоходные упоминания были редкостью! Кстати, князя Репнина Муравьёв в стихотворениях периода первой екатерининской Русско-турецкой войны упоминает трижды… А солдаты уже пели, противопоставляя своего любимца другим генералам:

В годы первой екатерининской Русско-турецкой войны, после побед при Туртукае и Козлуджах Суворову посвящает стихотворение поэт Василий Иванович Майков (1728–1778). В. И. Майков был товарищем Суворова по Семёновскому полку (поэт служил там в 1747–1761 годах). Он откликнулся на подвиги однополчанина поэтическим посланием «Стихи А. В. Суворову»: