Арсений Замостьянов - Генералиссимус Суворов. «Мы русские – враг пред нами дрожит!»

В бухте Ахтиар стояла турецкая эскадра – 14 вымпелов, под командованием Гаджи-Мегмета-аги. На судах обосновался десантный отряд из семисот янычар. Они должны были поддержать Селим-Гирея. Эскадра не ушла и после провала мятежа. Время от времени турки совершали дерзкие вылазки в Крым. Под Херсонесом был убит выстрелом в спину и ограблен донской казак. Суворов ответил на это строгим письмом Гаджи-Мегмету. Одними угрозами и ультиматумами он не ограничился. На берегах Ахтиарской бухты – в районе будущего Севастополя – русские солдаты начали фортификационные работы. Теперь турецкой эскадре угрожали батареи. Гаджи-Мегмет поступил благоразумно: отплыл от крымских берегов и встал на якоря в трёх вёрстах от гавани. Началась переписка Суворова с Гаджи-Мегметом, в которой турецкий капудан-паша отстаивал право османского флота причаливать к берегам Крыма. Суворов был непреклонен, указывая на самостоятельность крымского ханства, которое при Шагин-Гирее фактически попало под власть Петербурга. В итоге Суворов перекрыл источник пресной воды турецкой эскадры – устье Бельбека. Вооружённый русский отряд теперь не пускал турок к источнику… Эскадра Гаджи-Мегмета ушла к турецким берегам, в Синоп.

Тем временем к Кафе приближалась более сильная эскадра во главе с Гассан-Газы-пашой. Они намеревались высадить в Кафе немалый десант, напрямую занявшись присоединением Крыма к Порте. Гасан-Газы послал русскому сераскиру ультиматум, запрещавший русскому флоту ходить возле крымских берегов. В противном случае турки обещали топить русские суда. Суворов ответил резко и воинственно, запретив туркам сходить на берег даже для пополнения запасов питьевой воды. Турецкая армада не решилась на десант и вскоре удалилась в Босфор. Решительность Суворова сераскиры Блистательной Порты знали…

Вскоре турецкий флот вернулся к берегам Крыма. Сотня кораблей встала на якоря в кафской бухте. В письме Суворову паши просили указать место, где можно было бы взять пресную воду. Суворов ответил резким отказом, воспользовавшись известием о чумной эпидемии в Турции. Суворов объявил в Крыму карантин – и не позволил ни одному турку сойти на берег, хотя у тех было немало самых разнообразных предлогов. Помня о сильном турецком десанте, Суворов привёл в боевой порядок укрепления. Русские войска демонстрировали туркам готовность дать отпор любой вылазке. И вторично турецкая армада отступила к Стамбулу.

Шагин-Гирей не внушал русским дипломатам серьёзного уважения. Было ясно, что это временный и зависимый союзник. Не раз уничижительно отзывался о политических способностях Шагин-Гирея Потёмкин. Переселение христиан из Крыма в пределы Российской империи было первым шагом России против Шагин-Гирея, на перспективу аннексии Крыма. Эту операцию безупречно провёл Суворов. Местные христиане – в основном греки и армяне – занимались в Крыму торговлей и ремёслами, принося в казну Шагин-Гирея львиную долю доходов. Хан протестовал, но Суворов неумолимо выполнял волю Петербурга. Армян и греков переселяли в Приазовье. Греческое и армянское духовенство поддерживало эту операцию. Суворову помогали митрополит Игнатий и армянский архимандрит. И снова Суворов учит офицеров действовать убеждением, держать войска в строгом повиновении, избегая мародёрства. Среди переселённых греков и армян – даже тех, кто не хотел покидать крымских берегов, – остались уважительные воспоминания о Суворове. Самой многочисленной колонией переселенцев были армяне – около тринадцати тысяч человек. Это они обосновались в Приазовье, где был основан армянский городок Нахичевань, позже вошедший в границы Ростова-на-Дону.

Неприятелю времени давать не должно,

пользоваться сколько можно его ошибкой

и брать его всего смело со слабейшей стороны.

В знак протеста Шагин-Гирей со свитой покинул Бахчисарай. В переписке с Потёмкиным Суворов уже предлагал заменить Шагин-Гирея на Казьт-Гирея – его «закубанского» брата. Высказал Суворов и мысль, которая наверняка уже родилась и в сознании Потёмкина: о целесообразности присоединения Крыма к России. «Бесчисленные полезности таковая перемена при Божием благословении принесёт».

Выполняя деликатную крымскую миссию, Суворов находился в непосредственном подчинении у Румянцева, но идеологом мирной кампании был набравший небывалую силу Потёмкин. Суворов и Потёмкин поддерживали связь в обход Румянцева, который всё более неприязненно относился к будущему князю Таврическому. Так, к переселенческой операции Румянцев с самого начала относился скептически, обращая внимание на недовольство близкой Шагин-Гирею элиты и ропот крымских аборигенов. В письмах Потёмкину Суворов аллегорически жалуется то на Румянцева, то на собственное нездоровье. Душа полководца рвалась к более автономным действиям, но для этого нужно было капитально отличиться перед императрицей.

Весной 1779 года Османская империя наконец признала независимый статус правителя Крыма, хана Шагин-Гирея. Миссия русских войск была окончена: Суворов оставил небольшие гарнизоны в крепостях Керчи и Еникале и вывел войска с Крыма. Суворов получает в командование Малороссийскую дивизию и лето 1779 года проводит в Полтаве. А в конце года его вызывают в столицу. За крымскую и кубанскую службу императрица вручает Суворову орден Св. Александра Невского. Ожидаемого производства в генерал-аншефы Суворов в тот год не дождался. А ведь его выверенные действия в Крыму и на Кубани открыли для России путь к присоединению «полуострова чудес».

Новое поручение Потёмкина казалось многообещающим: речь шла о персидском походе, замысел которого держался в секрете. И января 1780 года Потёмкин подписал тайный приказ Суворову с рекомендациями для подготовки похода на главный каспийский порт Персии – Рящу (Решт): «Вследствие сего немедленно должны вы отправиться в Астрахань осмотреть флотилию и партикулярные суда, могущие служить для транспорта, и о числе и годности оных отрапортовать меня с нарочным.

Осведомиться, какие ближайшие и выгоднейшие дороги к Ряще по набережью и как согласить марш посуху идущих войск с флотом, и где назначить приставать оному, ибо я полагаю провиант везть, большую часть, водою.

Обстоятельства Персии, Грузии, Армении должны вы, узнавши, меня уведомить…»

Суворов прибывает в Астрахань и начинает изучать состояние каспийской флотилии: три фрегата, бомбардирский корабль и 8 ботов. Достраивалось и пополнение флотилии, к тому же Суворов имел в виду лёгкие купеческие суда, которые предполагали использовать для транспортировки артиллерии. К июлю 1780 года флотилия была готова к походу. Суворов провёл успешные переговоры с Гадоет-ханом – правителем Гилянской провинции. Суворовская дипломатия – особая, не кабинетного происхождения. Она замешена на воинском опыте и на кипучей любознательности генерала, который в каждой местности изучал обычаи, диалекты, говорил на языках противников и соратников – то по-турецки, то по-польски, то по-немецки. При этом Суворов не относился к тем русским аристократам, для которых увлечение Европой и иностранными языками заслоняло русскую сердцевину. И с восточными вождями Суворов находил общий язык на основе взаимного уважения. И властитель Гилянской провинции Гадоет-хан почёл за благо декларировать приверженность Российской империи. Он готов был вместе со своей провинцией перейти под власть всемилостивейшей императрицы. Посредником Суворова в переговорах с Гадоетом был житель Гянджи Никита Яковлев – армянский слуга российского престола. Гадоет-хан уже готовился переселиться в Астрахань до полного присоединения Гиляна. Багаж хана уже погрузили на русское судно, когда его настигла бдительная рука Измаил-хана, который силой возвратил прорусски настроенного вельможу в Рящ. Тогда же Никиту Яковлева арестовали люди шамхала Али-Магомета – и помощник Суворова оказался в тюремных застенках. Суворову удалось освободить Яковлева: он умел настаивать на своём в переговорах.