Арсений Замостьянов - Генералиссимус Суворов. «Мы русские – враг пред нами дрожит!»

Воевать предстояло в Италии. Соперник – достойнейший. Одолеть в честном бою армию, которая показала чудеса храбрости в первых революционных войнах, – что может быть заманчивее для Суворова, верившего в свою звезду даже во дни беспросветной опалы. Место действия – Италия, священная античная земля, навевавшая воспоминания о Юлии Цезаре и Ганнибале, перед которыми Суворов преклонялся с детства. Суворов никогда не путешествовал. Не был беспечным странником. У него не было времени для познавательных досугов. Вся жизнь прошла в учениях и боях. Он впервые направлялся в Италию – в страну, о которой мечтал в отрочестве. В страну Плутарха и Корнелия Непота, Тита Ливия и Цицерона. Политическое значение войны с французами, по мнению Суворова, ничуть не уступало смыслу Пунических войн. Италия была для Суворова вратами в мировую историю. Он переходил Рубикон. В одном из писем он так и обмолвится – Рубикон. Суворов сожалел, что на первом этапе кампании ему не удастся скрестить шпаги с Бонапартом. Но кто знал заранее – что случится после Адды? Суворов намеревался спасать царей, вторгнуться во Францию. Наверняка рассчитывал урезонить и Бонапарта – достойнейшего из противников.

Известно, что о войне с революционной Францией Суворов размышлял давно, с екатерининских времён, планируя покончить с «гиеной» несколькими решительными ударами. Ближе к кампании 1799 года, в ссылке, опальный фельдмаршал внимательно следил за боевыми действиями в Европе, анализировал политическую ситуацию. Всё чаще в сферу суворовского внимания попадает генерал Бонапарт, чей целеустремлённый характер, подкреплённый новаторским военным искусством, чрезвычайно занимает русского полководца. В феврале 1797 года Суворов пишет русскому послу в Вене А. К. Разумовскому: «Бонапарте контоцентрируется. Гофф-кригс-рехт его мудро охватывает от полюса до экватора (вот замечательный образец суворовской иронии, проявившейся в критике австрийской военной тактики! – Л.З.) Славное делает раздробление, ослабевая массу. Не только новые, но и старые войски штык не разумеют, сколько гибельной карманьольской не чувствуют. Провера пропала, святейший и отец в опасности. Альвинций к Тиролю, дрожу до Мантуи, ежели эрцгерцог Карл не поспеет. Но и сему не надобно по артиллерии строиться, а бить просто вперёд. Коль Гунинген бриллиант, а Дуссельдорф был солид, он (Карл. – А.З.) командовал ключом Люксембурга и Парижем; о, хорошо!

Ежели б это при встречах внушали. Вирсбург (город Вюрцбург. – АЗ.) мне приятнее всех славных дел сего принца. Тем он потряс Нидерланды и Францию. Я команду сдал, как сельский дворянин. Еду в Кобринские деревни в стороне Литовского Бржеста. После сего очень я порадован вашим письмом от 31-го генваря. Слава Богу, вы здоровы, покорнейше благодарю ваше сиятельство». Дипломату было непросто продираться сквозь заросли суворовской иронии. Но за словесными выкрутасами Суворова можно было разглядеть точное, осмысленное понимание геополитических перспектив.

Таким запечатлел Суворова английский художник-гравер Грин по сделанному с натуры рисунку Фриса

Суворову на тот момент предстояла ссылка в Кончанское, новые взлёты и падения во взаимоотношениях с императором Павлом. Но уже в письме 1797 года старый фельдмаршал во многом предвосхитил дух 1799 года, когда самому Суворову довелось сыграть центральную роль на одном из этапов революционных войн.

Наступил 1799 год, решающий в судьбе Суворова. 4 февраля император Павел составляет рескрипт: «Сейчас получил я, граф Александр Васильевич, известие о настоятельном желании венского двора, чтобы вы предводительствовали армиями его в Италии, куда и мой корпус Розенберга и Германа идут. И так по сему и при теперешних европейских обстоятельствах долгом почитаю не от своего только лица, но от лица и других предложить вам взять дело и команду на себя и прибыть сюда для отъезду в Вену…» Рескрипт доставил в Кончанское флигель-адъютант государя Семён Иванович Толбухин.

На этот раз граф Рымникский без промедлений согласился вернуться на службу. Он услышал голос боевой трубы! Суворов быстро отслужил молебен и дал весьма оригинальный приказ: «Час собираться, другой отправляться. Поездка с четырьмя товарищами. Я в повозке, они в санях. Лошадей осьмнадцать, а не двадцать четыре. Взять денег на дорогу двесьти пятьдесят рублей. Егорке бежать к старосте Фомке и сказать, чтоб такую сумму поверил, потому что я еду не на шутку. Да я ж служил за дьячка, пел басом, а теперь я буду петь Марсом!» Да, деньги на дорогу пришлось занимать у Фомки…

Через неделю с лишком в очередном рескрипте Павел оговаривает особые условия взаимоотношений нового главнокомандующего войсками союзников с русским императором: «Отправляя вас по требованию верного союзника нашего римского императора, и сходственно с желанием нашим, для предводительства войсками под начальством эрцгерцога Иосифа, палатина венгерского, назначенными в Италии действовать против французов, предоставляем вам право, когда вы нужным признаете, требовать умножения числа и войск наших, относясь лично к нам. Впрочем, подвиги ваши, усердие и вера всем известны. Продолжайте с Богом, и враг блага общего вами же поражён будет.

Пребываем к вам благосклонны Павел».

Эрцгерцог Иосиф вскоре сдаст командование войсками непосредственно Суворову.

Несколько раньше, с июля 1798 года, начался средиземноморский поход русской эскадры вице-адмирала Ф.Ф. Ушакова в составе 7 линейных кораблей, 7 фрегатов и нескольких мелких судов. Ионические острова были заняты французами. Республика намеревалась прочно утвердиться в Средиземном море, включив в зону своего влияния и Турцию. Стамбул не смирялся с таким развитием событий и потому приветствовал своего нового союзника и бывшего противника Ушакова с восторгом и восточными изъявлениями почтения. По договору, все турецкие порты и арсеналы при них оказывались в ведении Ушакова. Под командование Ушакова перешла турецкая эскадра во главе с адмиралом Кадыр-беем. Объединённая русско-турецкая эскадра двинулась к Ионическим островам. Первым был освобождён остров Цериго.

Самым богатым и укреплённым был остров Корфу с первоклассной крепостью, в которой располагался гарнизон из 3700 человек при 650 орудиях. Командовали гарнизоном французский губернатор Ионических островов генерал Шабо и генеральный комиссар Дюбуа. Перед походом на Корфу Ушаков получил подкрепление – два новых линейных корабля, которые пришли из Севастополя. Перед штурмом вице-адмирал Ушаков располагал 12 линейными кораблями, 13 фрегатами, 7 вспомогательными судами. Численность десантного войска не превышала 4000 человек. Корабли Ушакова стали на якорь ночью, образовав полукольцо перед крепостью со стороны пролива. На флангах русские суда были готовы отбить атаку в случае появления вражеских кораблей. Перед крепостью Ушаков приказал выстроить батарею на тридцать орудий, чтобы атаковать мощные укрепления Корфу с суши, прямой наводкой. Начал Ушаков с интенсивного обстрела крепости, отменно работала вновь устроенная батарея, а в семь часов утра 20 февраля 1799 повёл штурм всеми силами – одновременно с моря и с суши. Силу истинно суворовского натиска французы не стерпели: начали сдаваться. К вечеру Шабо и Дюбуа заявили о капитуляции.