Арсений Замостьянов - Генералиссимус Суворов. «Мы русские – враг пред нами дрожит!»

Портрет атамана Адриана Карповича Денисова

Отдадим должное мастерству генерала Моро: ему удалось прочувствовать и выдержать темп сражения, спешно отступить с берегов Адды широким фронтом, выдвигая части в расходящихся направлениях, – таким образом, преследование было затруднено. Суворов по достоинству оценил мастерство французского генерала. Одна только дивизия Серюрье попала в суворовскую западню. На берегах Адды Суворову окончательно стало ясно, что французская армия по способности к тактическому разнообразию не уступает русской и превосходит австрийскую.

Семитысячный корпус генерала Вукасовича переправлялся через Адду у Бривио. Там союзникам удалось разрезать войска генерала Серюрье, главный трёхтысячный корпус которого оказался в отчаянном положении. Он принял бой с войсками Вукасовича, но при приближении полков Розенберга, перед перспективой полного уничтожения, капитулировал. Это был самый зримый и впечатляющий успех сражения при Адде. В плен были взяты 250 генералов и офицеров, включая самого Сюрюрье, а также 8 орудий и до 2700 нижних чинов. Офицеров Суворов отпустил по домам, во Францию, взяв с них обязательство не поднимать оружия против союзных войск до конца кампании.

При походе от Адды к Милану Суворову пришлось заняться восстановлением дисциплины. Суровое наказание шпицрутенами (прогнание провинившихся сквозь строй) Суворов применял только в исключительных случаях. Мародёрство, «позор русского имени» как раз было такой исключительно тяжкой провинностью. Не теряя времени, при походе, нескольких мародёров прогнали сквозь строй. Реагируя на новые жалобы обывателей, Суворов приказывал: «Суд короткий… Старший в полку или батальоне прикажет обиженному всё сполна возвратить, а ежели чего не достанет, то заплатит обиженному на месте, из своего кармана; мародёра – шпицрутенами по силе его преступления, тем больше, ежели обиженного налицо не будет».

Побеждай сперва мыслью, а потом делом.

Полководец тот, кто побеждает неприятеля, не доходя до него…

Генералу Розенбергу Суворов писал: «Андрей Григорьевич, Бога ради учредите лучший порядок; бесчеловечие и общий вред впредь падают на особу вашего высокопревосходительства». Роль генерала Розенберга в кампании 1799 года с самого начала была значительной, но Суворов сперва относился к нему настороженно, а за дело при Басиньяно грозился даже предать военному суду. Но простил – и в Швейцарском походе Розенберг оправдает доверие фельдмаршала, блестяще проявив себя в бою в Муттенской долине. Зато не повезёт Розенбергу с советскими историками 1940-х – 1950-х годов, которые внесут немалый вклад в сувороведение, но немецкую фамилию Розенберга будут замалчивать. В годы борьбы с космополитизмом «Розенбергов» на русской службе было принято только критиковать. Анализируя безукоризненные арьергардные бон в Муттенской долине, они будут уклончиво писать: «арьергард Суворова», а генерала не упомянут. А жаль.

Двигаясь к Милану, Суворов оставил против гарнизонов Мантуи и Пескьеры небольшие отряды, а гарнизон Орцинови смело оставил в тылу, не потратив на осаду ни роты.

Весело и шумно 17 апреля авангард Суворова вступил в Милан – крупнейший город Северной Италии. На следующий день навстречу Суворову выехал епископ с большой делегацией миланцев. Наступало Светлое Христово Воскресенье. Пасха! Миланцы и русские встретились на дороге. Суворов спешился, принял благословение архиепископа. Встреча растрогала его. Вместе с итальянцами Суворов направился к Милану. У городских ворот его встречал Мелас. Суворов, не слезая с коня, раскрыл перед ним объятья. Мелас в ответ потянулся к Суворову, но… потерял равновесие и слетел с лошади. Миланцы встречали Суворова торжественно, с искренним восторгом, с цветами и иллюминацией. Итальянцев изумляли русские традиции: троекратные поцелуй, необыкновенная набожность (Суворов и его товарищи крестились у каждого храма). Революционная Цизальпинская республика прекратила существование. В Милане после сражения при Адде бурлили антифранцузские настроения: 2400 солдат революционной армии заперлись в цитадели. А сам город был взят союзниками практически бескровно: в стычке с французами был убит один казак и двое – ранены.

В награду за победы при Адде Павел послал Суворову бриллиантовый перстень с собственным портретом: «Примите его в свидетели знаменитых дел ваших, и носите на руке, поражающей врага благоденствия всемирного».

Милан встречал Суворова с пышными почестями и народным ликованием, запечатлённым многими живописцами. Цену этим восторгам Суворов знал: три года назад миланцы не менее восторженно встречали генерала Бонапарта. То был революционный оживляж, нынче – монархический и революционный. Народ управляем и, как скажет Пушкин в «Борисе Годунове», «мгновенному внушению послушен». Эта истина не нова, знал её и Суворов. И поселят русского фельдмаршала в доме герцогини Кастильон, где незадолго до этого квартировал генерал Моро. В город Суворов въехал поутру 18-го, в Светлое Воскресенье. На следующий день Суворов, как триумфатор, в золотой карете, ехал в собор на молебствие. Знатных горожан, австрийских и даже пленных французских генералов Суворов пригласил к себе на обед, где христосовался со всеми. Когда за обедом пленённый генерал Серюрье принялся рассуждать о том, что русские с излишней поспешностью и храбростью атаковали при Лекко, Суворов иронически заметил: «Что поделаешь, мы, русские, не знаем ни правил, ни тактики. Я ещё из лучших!». Что ж, французы не первыми объясняли свои поражения «неправильным» военным искусством противника. Доселе австрийцы говорили нечто подобное о революционных французских генералах-выскочках, которые ломали рутину военной теории. Суворов был счастлив, что молодой Багратион, пробивавшийся к Лекко, воюет с Суворовской «излишней поспешностью». В Милане Суворов пробудет менее пяти суток, но сочтёт это времяпровождение чуть ли не преступным бездействием.

Суворовский зал в ресторане «Кафе пост» в Муотатале

Суворов воспринимал войну в Италии как освободительную – против геенны революций. Об идеологии той кампании свидетельствует воззвание Суворова к итальянскому народу: «Вооружитесь, народы италийские! Стремитесь к соединению под знамёна, несомые на брань за Бога и веру; и вы победоносно восторжествуете над враждебными их сонмами. Для защиты святой веры, для восстановления ваших законных правительств, для возвращения собственности вашей сражается и проливает ныне кровь свою союзное воинство двух августейших монархов». И филиппика против революционного правления получилась убедительной: «Не обременили ли вас правители Франции безмерными налогами? Не довершают ли они вашего разорения жестокостию военных поборов? Все горести, все бедствия изливаются на вас под именем свободы и равенства, которые повергают семейства в плачевную бедность, похищают у них сынов и против воинства ваших государей, ваших возлюбленных отцов, защитников святой веры, принуждают их сражаться. Да облегчится скорбь ваша, народы италийские: есть Бог, вам покровительствующий; есть воинство, вас защищающее!». Более внятной, последовательной, благородной, но не истеричной монархической позиции революционная Европа не знала.