Владимир Фромер - Чаша полыни. Любовь и судьбы на фоне эпохальных событий 20 века

Почувствовав острое жжение в глазах, он рванулся из окопа и упал, поскользнувшись на мокрой глине. Чьи-то сильные руки подняли его, понесли и мягко опустили на землю.

Когда его доставили в лазарет, он уже ничего не видел. Ему казалось, что вместо глаз у него горячие угли, и стоило немалого труда удержаться, чтобы их не выцарапать.

Мир, в котором он существовал до сих пор, беззвучно распался и исчез, словно его и не было никогда. Остались только холод, тоска и пустота, но эти ощущения были знакомы ему и прежде. Угасло даже честолюбие, дававшее силы жить и надеяться в годы голодной венской юности. Он полагал, что больше не сможет рисовать. И вообще, что делать слепому в этом жестоком мире? Как жить?

Но зрение постепенно вернулось к нему, а вместе с ним ожила и пришла в движение реальность жизни.

10 ноября лазаретный священник сообщил раненым, что война проиграна. Он узнал, что в стране произошла революция. Династия Гогенцоллернов свергнута. Германия отдана на милость своих вчерашних врагов.

У него потемнело в глазах, и с каким-то скорбным удовлетворением он подумал, что зрение не нужно ему, если предстоит видеть только то, как корчится под сапогом победителей немецкий народ.

Как жить дальше? Что делать в этом мире, где нет места неудачникам?

Ему уже тридцать лет, а чего он достиг?

Наполеон в его возрасте был уже первым консулом.

Ленин в эмиграции возглавлял перспективную революционную партию.

А он? Проявилась ли хоть в чем-то его способность к действию?

Поднялся ли он хоть раз над банальным лепетом своей эпохи?

Выйдя из госпиталя, он не без труда получил должность платного осведомителя в отделе некоего капитана Майра. Его работа заключалась в том, чтобы информировать начальство о настроениях вернувшихся с фронта солдат.

«Хрустальные мечты разбились о чугунную задницу реальности», — сказал он себе, когда впервые получил от капитана Майра плату за осведомительскую работу. И усмехнулся, подумав, что он, подобно Лютеру, умеет выражать свои чувства в выразительно-грубых образах.

А самолюбие кровоточило. Ведь когда-то, в юности, он мечтал стать если не выдающимся художником, то одним из лучших архитекторов Германии.

Теперь же впереди маячит карьера рекламного агента, да и то в лучшем случае.

Но он все еще чего-то ждет, на что-то надеется, инстинктивно понимая, что самое главное в жизни — это способность пережить тот момент, когда кажется, что все уже потеряно.

Много времени было потрачено на то, чтобы избавиться от страха. Он хотел быть свободным, как теленок на лугу, а первый шаг к свободе — это уничтожение страха. У кого в душе страх, того обязательно напугают, точно так же, как обязательно дождется обвинителя человек, носящий в себе чувство вины.

Одержимый гибельным психозом, свел он все элементы своих когда-либо пережитых страхов к единому знаменателю и обнаружил в эпицентре мирового зла исполинскую фигуру кровосмесительного плотоядного еврея, губителя белокурых девиц, осквернителя чистоты расы.

Он остро жалел Германию — островок арийского духа, осажденный со всех сторон большевиками, масонами, социалистами, аферистами всех мастей. Возглавляет же истребительный поход всей этой своры мировое еврейство, верховный стратег зла и разрушения, закулисный вершитель судеб человечества.

Ему прислуживают большевики со своим Красным Интернационалом. Это оно, мировое еврейство, способствует расовому вырождению, возводит братоубийство в ранг добродетели, развязывает гражданские войны, оправдывает любую низость, презирает благородство.

Обо всем этом размышлял он в ходе ночных своих бдений.

Он не курил, не пил и не пользовался наркотиками, потому что не нуждался в допинге, чтобы достичь своей нирваны. Для этого ему всего лишь нужно было ввести себя в состояние транса, позволяющее переживать грезы наяву.

В тот вечер — наглухо замурованный им потом в недрах памяти — он, как обычно, сидел за столом, бездумно глядя на пламя оплывающей свечи. В углах и под потолком сгущались мрачные тени. Где-то за окном сильный мужской голос пел под гитару «Лорелею». «Вот ведь достают жиды. И в своей квартире уже нет от них покоя», — подумал он, морщась.

В сомнамбулическом своем состоянии он не ощущал ритма жизни, и ему казалось, что вместе с ним весь мир застыл в неподвижности.

Когда раздался стук в дверь, тихий, похожий на царапание, он почему-то не удивился, хотя никого не ждал. В комнате возник человек с худощавым бледным лицом, вылепленным по античному образцу.

— Ты меня узнаешь? — спросил гость, окинув комнату хозяйским взглядом.

— Нет. Кстати, я никого не приглашал, ибо в гостях не нуждаюсь. Так какого черта ты здесь?

— Ну, я не нуждаюсь в приглашениях, — усмехнулся незнакомец. — А тебе не мешало бы быть повежливее. Ведь это я тогда во Фландрии вынес тебя из отравленного газами окопа. И разве ты не знаешь, что нельзя поминать черта всуе?

— Я тебя не помню, — сказал он угрюмо.

— Это не существенно.

Гость, уже расположившийся за столом, смотрел на него внимательно и спокойно. Его белая рубашка резко выделялась на фоне тонущей в полумраке стены. На безымянном пальце его левой руки заметил он большой черный перстень в форме какого-то жука. Кажется, скарабея.

— Давай сразу перейдем к делу, — сказал гость. — Ну подумай сам, разве можно назвать жизнью твое прозябание? У тебя, мой друг, нет профессии, нет глубоких познаний ни в одной области. Ты живешь, откладывая все дела на потом, словно ты бессмертен. Ты ленив и бездарен. У тебя отсутствует творческое воображение, а ведь именно в этом суть искусства. Ты маляр, а не художник. На что ты можешь надеяться? На что рассчитывать?

Он уже пришел в себя и пытался понять, что же нужно от него этому необычному визитеру.

— Человек неотвратимо приобретает тот облик, который ему навязывает судьба, и в конце концов растворяется в обстоятельствах жизни, — произнес он неохотно. — Но может, ты все же скажешь, зачем явился сюда со своими дурацкими нравоучениями? И вообще, кто ты такой?

— Не важно. Я здесь, чтобы предложить тебе сделку, которая изменит твою жизнь. Знай же, что самым дерзким твоим мечтам суждено осуществиться, ибо на тебя уже давно обратили внимание. Считай, что тебе сказочно повезло.

— Вот оно что! Сделку! Уж не сам ли Сатана, Дьявол, Люцифер или как там тебя еще называют, явился сюда, чтобы заполучить мою душу? Напрасная трата времени, старина, ибо я в эту чушь не верю.

— Там, откуда я пришел, времени не существует, ибо вечность — это отрицание времени.

— Ты, я вижу, недурной логик. Признай же тогда, что если не существует времени, то нет ни Бога, ни дьявола. Вселенная бесконечна, а что не имеет конца, не имеет и смысла. Что же касается бессмертия души — то это и вовсе абсурд. Мы ведь тяготимся даже нашей быстротекущей жизнью. Так что, скажи на милость, стали бы мы делать с вечностью?