Владимир Орлов - Голгофа Христа-белоруса, или Судьба фильма на фоне эпохи

Владимир ОРЛОВ

Этот фильм — рекордсмен советского кино по «лежанию на полке»: 22 года! Он задумывался на угасании «хрущёвской от­тепели», запускался в эпоху «волюнтаризма», снимался в на­чале «застоя», тогда же был запрещён, перележал на полке и «стагнацию», и «ускорение-гласность», и смерть аж четы­рёх Генсеков КПСС, и при пятом был — изувеченный, резаный-перекроенный! — допущен к зрителям уже совсем другого по­коления накануне развала СССР.

Речь пойдёт о фильме «Житие и вознесение Юрася Братчика», он же — «Евангелие от Иуды», он же — «Христос приземлился в Гродно». Несчастный фильм этот перенёс двенадцать кар­динальных редакций! Действительно, это —

ГОЛГОФА ХРИСТА-БЕЛАРУСА,

или Судьба фильма на фоне эпохи

Во второй половине июля 1962 г. в Москве проходил 3-й Международ­ный кинофестиваль. Главный приз получил итальянский фильм «8 1/2» Федерико Феллини, режиссёр по такому случаю спешно прибыл в сто­лицу СССР.

Но... фильм этот не был заявлен в программе фестиваля! Вызывало недоумение ещё и то, что лента хозяев «Знакомьтесь: Балуев» о секре­таре обкома не была отмечена даже вежливым дипломом. В народе шутили: «Фильм получил приз с формулировкой «За лучший фильм о Балуеве».

Не знали советские зрители и про жуткий разнос, который учинил нашим организаторам фестиваля руководитель страны Хрущёв за фактический провал картины. Рассказывали, орал: «Что, прос...ли фестиваль?!»

Председатель жюри американский режиссёр Стенли Крамер — кстати, симпатизировавший СССР, — принял беспомощную советскую ленту за неловкую шутку. Он-то и посоветовал для сохранения международного престижа фестиваля срочно пригласить в Москву Феллини с его едва законченным фильмом под таким непривычным названием.

Так что, в нашей стране с таким мощным тогда кинематографом не нашлось фильма, достойного собственного фестиваля?!

На стыке 50-6о-х годов ещё активно снимали мастера довоенного кино: С. Герасимов, М. Ромм, И. Пырьев, М. Калатозов, Ю. Райзман, И. Хейфиц, в полную силу уже работало поколение фронтовиков: Г. Чух­рай, В. Ордынский, С. Ростоцкий, И. Шульман, Р. Викторов; во весь го­лос заявили о себе молодые: В. Шукшин, Г. Данелия, А. Митта, Ю. Чулюкин, М. Хуциев. Это историческое время названо «оттепелью». Таким оно и казалось после жестоких запретов и смертельных расправ во вре­мена сталинизма. Молодые творцы, которых позже назовут «шестиде­сятники», сотворили действительный ренессанс и — главное! — перево­рот в сознании советских людей. Поэты Б. Окуджава, А. Вознесенкий, Е. Евтушенко, прозаики В. Аксёнов, А. Кузнецов стали «властителями дум». Люди поверили в свободу слова: Хрущёв позволил напечатать в журнале «Новый мир» повесть «Один день Ивана Денисовича» Алек­сандра Солженицына, недавнего узника ГУЛАГа!

И кинематограф выдавал шедевр за шедевром.

***

Но... существовала так называемая «полка», куда отправляли фильмы, не угодные власти. Полка, по сути, — запрет. Находиться там было в не­котором смысле престижно. На закрытых сеансах мы смотрели «Андрея Рублёва» А. Тарковского, «Комиссара» А. Аскольдова, «33» Г. Данелии, «Агонию» Э. Климова, «Проверку на дорогах» А. Германа, «Мольбу» Т. Абуладзе, «Интервенцию» Г. Полоки, «Мне 20 лет» М. Хуциева (пер­вое название «Застава Ильича», а в народе «Застава Ильичёва» — по фамилии секретаря ЦК КПСС по идеологии, который и запретил кар­тину). Это всё — выдающиеся фильмы, ибо у «бдящих» органов был нюх на всё особо талантливое. Параллельно запрещали книги, давили буль­дозерами выставки живописи, издевались над творцами. Под запретом были даже безобидные песенки «Мишка, Мишка» и «Ландыши», что, вообще-то, уже полный кретинизм.

На «Беларусьфильме» с 1965 года лежала на полке картина «Рогатый бастион» (по пьесе А. Макаёнка «Лявониха на орбите»).

И вот начинается расправа над новым белорусским фильмом по сце­нарию Владимира Короткевича. Тогда писатель был, пожалуй, един­ственным открытым и ярым носителем «беларушчыны», покорял нас своей безграничной эрудицией. Он один знал про Беларусь, пожалуй, как весь тогдашний Институт этнографии и фольклора. Потому неуди­вительно, что идеологи «русификации» относились к нему насторо­женно и даже враждебно. В застолье он говорил спокойно и негромко: «Может, как поэт я г...» — следовало малопристойное слово. Тут он уда­рял кулаком по столешнице, вскакивал и кричал: «Но насчёт белорусской геральдики-и!..» Это от него мы впервые услышали тогда имена Радзивиллов, Скирмунтов, Хацкевичей, Пацев, Хрептовичей; от него узнавали про хмельной напиток «трис дивинирис» — трижды по семь, о кубке Великого Орла; про умение одним ударом сабли рассечь врага с головы до седла; про изменение характера подписи прокурора на «Следственном деле» Кастуся Калиновского: от размашистого в ордере на арест — и до скромной закорючки на смертном приговоре.

Произведения Короткевича — стихи, проза, сценарии — попадали в пе­чать всё реже. Задерживали публикацию уже набранного в типографии кинорамана «Леониды не вернутся на землю». Как-то поздним вечером пришёл он к Евгению Глебову, где мы с композитором ужинали, сказал с усмешечкой: «Наконец, решился вопрос с «Леонидами...» Мы с хозяи­ном дома принялись его поздравлять! А он: «Из ЦК дали команду раз­бить набор. Давайте, хлопцы, обмоем это».

«Леониды» — это звёздный дождь, и Володя высказал мысль, что, возможно, не устроило идеологов уже само название: правил-то огром­ной страной «Леонид»!

Всё больше его страниц отправлялось в ящики стола, передавалось на сохранение тем, кому доверял: Жене Глебову — сценарий «Гневное солнце, палящее», что-то Грише Бородулину. Мне достались руко­писи — подчёркиваю: рукописи! — киноромана «Легенда о бедном дья­воле и адвокатах сатаны», рассказ «Маленькая балерина» на русском и белорусском языках, оба варианта, и машинопись неоконченной по­эмы в прозе «Родина» с авторскими правками, рисунки.

Время было какое-то непонятное, опасное: одних выпускали из лаге­рей ГУЛАГа, других загоняли туда или выдворяли «за бугор». Короткая «оттепель» была на излёте — начинались первые заморозки.

***

Экономические законы в СССР партийная власть подменяла полити­ческими указаниями. А потому в начале 6о-х: провал «кукурузного» бума, катастрофическое невыполнение планов повсеместно, неурожай на целине — страна на грани голода. На прилавках: соль, крахмал, ук­сус, банки с берёзовым соком. Всё. В 61-м году закупается за рубежом зерно — впервые в истории России! С 1 июня 1962-го заметно взлетает стоимость мясомолочных продуктов, и без того дефицитных. Это как раз совпадает со снижением расценок за изделия на электровозострои­тельном заводе в Новочеркасске. И там вспыхивает восстание.