Виктория Лепко - Вне игры

Не могу даже описать, что было со мной, когда не стало отца. Мне казалось, что жизнь моя кончилась. Целый год я буквально не могла прийти в себя, на нервной почве у меня начались разные болезни. В общем, это было как страшный сон. Только во сне надеешься проснуться, а здесь рад бы заснуть, но не можешь. Сами понимаете, я ни о чём думать не могла. И вот однажды Елена Митрофановна позвала меня и говорит: «Ты, детка, собираешься папе памятник делать?» — «Не знаю, — говорю, — наверное». — «Так вот, я работаю в комиссии в ВТО, и мы можем тебе помочь, выделить какую-то часть денег от ВТО».

— Спасибо, — говорю, — Елена Митрофановна, а что мне для этого надо сделать?

— Ты пойди в Театр Сатиры, пусть они дадут на памятник какую-то сумму, а что не хватит, ВТО добавит.

Я всё так и сделала. Пришла к В. Н. Плучеку с этой просьбой. Он со мной говорить не стал и отправил к директору. А директор мне говорит: «У театра денег нет». Прихожу я к Елене Митрофановне и всё ей рассказываю. Помню, она так глаза открыла и даже вся покраснела: «Как? — говорит. — У них нет денег на памятник Лепко?! Ну, пусть они мне это в письме напишут».

Когда я пришла обратно в Сатиру к директору и всё ему сказала, он, не моргнув глазом, напечатал на бумаге, что у театра денег нет.

Елена Митрофановна долго смотрела на эту бумагу и коротко сказала: «Ну, мерзавцы!» Так что ВТО дало мне какую-то сумму, но её всё равно не хватало. И тогда мы решили сделать концерт в зале Чайковского, и все артисты заработанные за концерт деньги отдали на памятник моему отцу. Там выступали и М. И. Царёв, и балет театра Станиславского и Немировича-Данченко, и актёры разных театров Москвы, и даже Лидия Русланова. Не было там только никого из Театра Сатиры. Очень мне было больно.

Подумала я, подумала: может быть, я напрасно на театральную дружбу поклёп навожу? Вот ведь есть у меня ещё одна подружка, моя однокурсница Элли Суханова. Я, когда её вижу, всегда вспоминаю, как в училище после зимних каникул приехала Элька из какого-то дома отдыха просто неузнаваемая. Она и так была очень красивой и сложена была изумительно, а тут просто вся сияла от счастья. Глаз от неё невозможно было отвести. Оказывается, у нее начался безумный роман с Андреем Смирновым, и вскоре они поженились. Боже, какая же это была красивая пара! Я всегда ими любовалась. Мы с Элей очень дружили и после окончания института. Андрей нам ставил разные отрывки для показа в театр. Я ей в них подыгрывала. А потом её приняли в Театр им. Гоголя. И ещё была у нас одна история — смешная.

Андрей Смирнов в это время кончал ВГИК и делал дипломный фильм по какой-то американской повести под названием: «Эй, кто-нибудь!» И он решил взять меня на роль героини. Сделали мне пробы, очень удачные, но Андрей меня снимать не стал. Элька очень за меня расстроилась, и когда она спросила Андрея, почему он не взял меня на эту роль, знаете, что он ей ответил? Не угадаете ни за что. Он сказал: «Понимаешь, Вика слишком красивая!» Здорово, да? Это к моим странным отношениям с кинематографом. Но дружба наша с Элькой от этого не пострадала. А когда пришло время мне создать свой Театр, я была счастлива пригласить в него свою подружку. И она там с большим успехом играла и в «Бергмане», и в «Пассаже», и в «Чайке».

Ну а Валечка Шарыкина, это ведь тоже чудо из чудес! Приехала она в Москву из Иркутска, её мама была известной актрисой в Иркутском музыкальном театре оперетты. Валечка всегда была на курсе тихая, скромная девочка с такими наивными карими глазами. Поэтому когда она вдруг очень остро играла какие-то характерные роли, это было всегда так неожиданно и здорово! Очень смешная она была в «Пигмалионе» в роли миссис Пирс, а ещё я обожала их дуэт с Андреем Мироновым по рассказу А. П. Чехова «Загадочная натура». Поэтому когда Валюшку взяли в Театр Сатиры, я очень радовалась за неё. Она там много хороших ролей сыграла. Да и с кино у неё сложились прекрасные отношения, не то что у меня.

А потом наступил час «Кабачка 13 стульев». И тут мы с ней опять так друг другу обрадовались! Вот, казалось бы, «Кабачок» — это ведь не Театр, здесь каждый только свою роль играл и на другие не претендовал, а всё равно иногда атмосфера так накалялась — только держись! Там ведь все дамы были с характерами. И вот тут наша с Валечкой дружба очень нам помогала. Помню, когда мы ещё учились в институте, она снимала комнату где-то на Арбате, вернее, даже не комнату, а закуток. Как-то мне папа говорит: «Давай бери свою подружку, и я поведу вас обедать». Зашли мы за ней в её закуток, а она, бедная, так растерялась, увидев моего отца. И пошли мы с моим папой в «Прагу». Это тогда был такой шикарный ресторан! Папа нас кормил всякими вкусностями и смешил беспрерывно. Дорогая моя подружка до сих пор это вспоминает. И ещё я люблю её за нежное сердце и за любовь к «братьям нашим меньшим» и за верность. Вообще мы с Валечкой всю жизнь как бы в одной орбите кружимся. И живём близко друг от друга, и всегда на помощь прибежим. И вот теперь, когда моя жизнь сделала такой крутой вираж, Валя одна из первых всем сердцем приняла мою поэзию, так что у нас опять появилась возможность вместе выходить на сцену. И для меня это огромное счастье.

А что касается дружбы, так я думаю, это тоже дар Божий, и не все им владеют. Это ведь своего рода талант — умение дружить. И если кто-то называет меня другом, это для меня большая честь.

Да что это я, в самом деле, зациклилась на этой правде! И родители тут вовсе ни при чём. Ну, ладно, учили они меня в детстве честной быть, но ведь надо же было вовремя из коротких штанишек вырастать. Своей головой думать, что, собственно говоря, в жизни с этой правдой никуда не влезешь, уж больно обоюдоострое оружие. Ну что я такое, к примеру, выиграла, когда от мужчин всё требовала: «Скажи мне всю правду!» А? Или когда узнавала правду, кто меня из друзей предал? Честно говоря, эта голая правда вечно народ шокирует. Так и хочется её прикрыть чем-то, чтобы глаза не резала людям. Как вспомню, какие у меня ситуации с этим делом были, так вот и думаю про себя: ну, и впрямь дура-баба, куриные мозги. Только я ещё в Малый театр пришла и всё никак осознать не могла, что же это они так врут нещадно и на собраниях, и в кулуарах? Раз я что-то там такое по правде ляпнула, другой, а потом смотрю — ролей не стали давать, и т. д. и т. п. Пришла я как-то домой и стала всё это Владимиру Павловичу и маме рассказывать, думаю, они-то меня поймут и пожалеют. Вдруг мой дорогой отчим так строго на меня посмотрел и говорит довольно жёстким голосом: «Что же это вы, голубушка, хотите Малый театр перевоспитать?» Он, когда сердился, всегда на «вы» переходил.