Виктория Лепко - Вне игры

Наконец пришла проводница, проверила наши билеты и, убедившись, что всё в порядке, открыла дверь для прохода в следующий вагон.

Заплаканная, с горящим от возмущения и обиды лицом, Люська шла впереди меня, еле таща свою ношу. Какая-то пружина «развинтилась» в ней, и она всё время безостановочно причитала.

Я не могла сказать ничего.

У меня, наоборот, в горле случился какой-то спазм, видно, от пережитого шока, и я молча тащилась за ней, почти ничего не видя.

Как выяснилось, идти надо было через весь состав, так как наши места были в четвёртом вагоне. В этом долгом, бесконечном путешествии мы встретили наших коллег-артистов, наших рабочих сцены, костюмеров, реквизиторов. Они радостно улыбались нам, некоторые спрашивали, что случилось. Услышав горестные Люськины слова о том, как мы с трудом впрыгнули в уходящий поезд, они сочувственно кивали головами. Говорили, как хорошо, что всё-таки успели, — и оставались попивать чаёк в своих тёплых, уютных купе.

Не помню, какой это по счёту был вагон, помню только, что «СВ».

В коридоре стояла группа иностранцев и о чём-то весело беседовала. Неожиданно мужчина лет 35 посмотрел в нашу сторону, когда мы пытались их аккуратно обойти, наклонился, взял у нас из рук самые тяжёлые сумки и, ничего не говоря, только улыбаясь, понёс их следом за нами.

В эту минуту Люська впервые замолчала и больше уже не говорила ничего. Когда мы вошли в наше купе, навстречу к нам бросился Пров Садовский.

— Девочки! Что с вами, где вы были? Мы ничего не могли понять. Что случилось? — Он с удивлением смотрел на иностранца. Тот спокойно поставил наши вещи и, улыбаясь, пошёл в обратную сторону.

— Merci beaucoup, monsieur! — почему-то по-французски крикнула я.

Он обернулся и, засмеявшись, махнул мне рукой на прощание.

— Кто это? — спросил Садовский.

— Пров… — только успела сказать я, и весь кошмар последнего часа вдруг вырвался из моей груди. Я зарыдала так, что, наверное, было слышно в последнем вагоне. Пров прижимал меня к себе, пытаясь успокоить, узнать, что случилось. Весь свитер у него промок от моих слёз, а я всё плакала и плакала, без конца повторяя:

— За что? За что?

Вы не были в Одессе? Это горе!

Можно не бывать в Турции, в Греции, на Майорке, в Париже, наконец, но не быть в Одессе — нельзя. Нет, не сейчас, не в этой.

В той нашей Одессе, где жили одесситы. Её теперь нет. То есть город на карте есть, и даже название сохранилось, но там теперь живут «громадяне». Они уже так не говорят, они не умеют так торговаться.

— Сколько стоят ваши семечки?

— Это не семечки, а картофель. Прошу 80 копеек, отдам за 60. — И таки отдаст! Но зачем просить 80, это знают только одесситы.

— Послушайте, дама. Вы не умеете ходить на рынке. Я с вами могу иметь спор. Вот увидите! Вы покупаете курицу за 25 рублей, а я — ту же курицу за 15. И мною будут больше довольны, чем вами!

Ну, где вы это сейчас услышите?

А я слышала и впитывала в себя эту прелесть, эту интонацию и пронесла её через всю жизнь.

Спасибо Малому театру!

Мы на гастролях — в Одессе. Едем в такси с вокзала в гостиницу «Аркадия». Водитель, местный балагур, рот не закрывает ни на минуту. Спрашиваем сквозь хохот:

— Сколько надо ещё ехать до «Аркадии»?

— Да пара анекдотов! — Так они измеряют расстояние.

Утром на море толпа. Все едят. Мало кто плавает. Впечатление, что они пришли на море покушать. Без конца пихают детям что-то в рот:

— Яшка, ешь бутерброд, чтоб ты сдох!

Говорят громко, жестикулируя. По темпераменту похожи на итальянцев, но по чувству юмора — ни на кого!

В автобусе кондуктор:

— Мужчина, что вы стоите, как камень на дороге? Пройдите вперёд! — Никакой реакции.

Кондуктор:

— Нет, вы посмотрите на него, будто не ему говорят! Мужчина! — Никто не двигается с места.

— Интересный мужчина, я же вам говорю! — Все стоящие в проходе задвигались.

В очереди пара. Он беспрерывно хохмит, его дама всё время хихикает. Продавщица строго:

— Мужчина, вы что, не можете помолчать? У вас недержание?

Дама — ему со смехом:

— Игорь, прекрати, видишь, ты у неё всё с головы взял.

На улице мелкий, нудный дождик. Старый, грузный человек сидит на каких-то ящиках. Мимо, шаркая, идёт такой же старик. Не поворачивая головы, он спрашивает сидящего:

— Абрам, что ты здесь мочишься под дождём?

— Я сторожу товар.

— Поц, иди домой. Пусть мокнет что-нибудь одно!

Ну, где всё это вы можете услышать? На каких Мальдивах? При этом — солнце, море, каштаны и знаменитый «Дюк», с грустной иронией глядящий на нас сверху.

Мы живём в гостинице и сами в номере что-то варим на маленькой плиточке и с кипятильником. Так быстрее, вкуснее и дешевле. В мясном магазине я прошу продавца взвесить мне полкило мяса. Вместе с мясом он кладёт на весы кость.

— А кость зачем? — недоумеваю я. — Я ведь и так маленький кусочек мяса покупаю.

— Большой, полный человек в белом халате упирает руки в бока и, глядя на меня печальными глазами, произносит:

— Девочка, запомни! Без костей бывает только сметана!

Едем на спектакль. В трамвае народу полно. На одном сиденье с краю сидит полная дама с сумками. Из сумок торчат разные вещи с иностранными наклейками и красивые пакеты, которых тогда никто не видел. Слегка подвыпивший мужичок пытается её обойти, но сумки ему мешают. Он пыхтит, ворчит, начинает вслух ругаться:

— Во, сидит тут… понимаешь… расселась… не обойти её… Ну, чё расселась-то, а?

Дама долго молчит, как будто её это не касается. Наконец произносит в воздух, ни к кому не обращаясь, с непередаваемой интонацией:

— Не надо зави-до-вать!

Весь вагон хохочет.

Первые дни мы гуляем всё свободное время по городу. Ахаем, охаем, смеёмся, восхищаемся. Как-то раз за нами увязываются три местные девчонки. Они идут сзади и периодически громко смеются. Мы не выдерживаем:

— Девочки, в чём дело?

— Ой, так сразу ж видно, что вы с Москвы!

— Почему?

— Так у вас же акцент!

А зрители? Таких зрителей нет нигде. Они с утра толпятся перед театром. Они раскупили уже все билеты «вперёд», на все гастроли. Они мечтают увидеть свою давнюю звезду Дарью Васильевну Зеркалову.

Никогда и нигде я не слышала более коротких и точных рецензий на актёрскую игру, как в этой бурлящей толпе зрителей:

— Вы вчера видели Быстрицких?

— Да! — с восторгом. — Красавица! Но игры нет! — Боже упаси попасть им на язычок.

Любимая, дорогая моя Одесса! Одесса Бабеля, Жванецкого, Карцева и Ильченко. Одесса в рассказах моего отца. И вот наконец — моя! Я влюбилась, я мимикрировала, я эмигрировала в этот город. Моя душа осталась там навсегда.

Ереван встретил нас с шиком. Прямо к самолёту были поданы автобусы для всей труппы. Для народных — легковые, начальство ждали чёрные «Волги». Я вместе со всеми направилась к автобусам. Вдруг слышу: