Евгений Шумигорский - Екатерина Ивановна Нелидова (1758–1839). Очерк из истории императора Павла I

Летнее пребывание Павла Петровича и Марии Феодоровны в Павловске. — Маневры и парады в Павловске. — Пребывание Нелидовой в Петербурге и боязнь императрицы по этому поводу. — Военные тревоги в Павловске. — Подозрительность императора и печаль императрицы Марии. — Вторая тревога в Павловске и ее последствия.

После морских маневров императорская чета поселилась сначала в Петербурге, а потом в Павловске, куда приезжала от времени до времени и Нелидова, жившая по-прежнему в Смольном весьма уединенно, но, несмотря на то, окруженная всеобщим поклонением [137] «М-lle Nélidow est extrémement respectée de tout le monde. Le roi de Pologne même a beaucoup d‘attention pour elle. Elle loge toujours à la Communauté no faisant que des courses pour paraitre à la cour». — Протасов — Воронцову, в августе 1797 г., в «Архиве кн. Воронцова», XV, 96. . «Забавы наши в Павловске были единообразны и скучны, — пишет Шишков. — После обеда обыкновенно степенными и мерными шагами ходили мы прогуливаться по саду. После прогулок, отдохнув несколько, ежедневно собирались мы на беседу, весьма утомительную. Так государь и государыня, с великими князьями и великими княжнами, садились рядом и проводили время в разговорах, а мы сидели вокруг комнаты, на стульях, как бы прикованные к ним истуканы, потому что ни разговаривать между собою, ни вставать с них не смели. Достопримечательного тут было только то, что на простиравшемся на полу шлейфе платья императрицы лежала всегда дворная, паршивая собака, которая нигде иначе не ложилась и которую императрица никогда не сгоняла» [138] Шишков. 40. . Другой очевидец, Саблуков, дополняет это описание более веселыми подробностями. «Павловск, личная собственность императрицы Марии, был разукрашен весьма изящно, и всякий клочок земли в нем, мало-мальски к тому способный, был ярко запечатлев ее вкусом, ее наклонностями, ее воспоминаниями о заграничных путешествиях… Каждый вечер происходили здесь сельские праздники, поездки, закуски, театральные представления, импровизации, разные сюрпризы, балы и концерты, а императрица, ее прелестные дочери и невестки своею приветливостью и изяществом придавали этим увеселениям характер восхитительный. Сам Павел предавался им с увлечением» [139] «Русский Арх.». 1869, 182–1. . Настроение духа императрицы было, как это видно из писем ее к Нелидовой за это время, очень мрачное: строгость и запальчивость императора по отношению к гвардейцам, проявлявшаяся постоянно на ежедневных вахтпарадах, признаки неудовольствия в обществе, наполняли ее душу страхом за безопасность императора. Прежде она как бы довольна была необыкновенным рвением Павла к водворению порядка в управлении: «высокое мнение, которое имеют о бдительности нашего дорогого императора, — писала она еще в июне Нелидовой, — послужит самою побудительною причиной для господ чиновников быть точными в исполнении их обязанностей» [140] Choumigorsky: «Lettres», etc., 38. . Но мелочность императора, его суровые и жестокие взыскания, возбуждали озлобление, и его-то она и боялась, особенно в войсках, так как Павел Петрович все более и более обнаруживал наклонность заниматься исключительно военными упражнениями. Назначение Буксгевдена военным губернатором Петербурга успокоило немного императрицу: «Слава Богу, что гвардия хорошо настроена, — писала она 29-го июля, — без Буксгевдена дело не пошло бы таким образом: это очень достойный и обходительный человек» [141] «Correspondance», 38. . Постоянные выговоры и наказания, производимые государем, тем не менее, продолжали ее волновать. «Читатель не должен думать, — пишет Саблуков, — что пока в Павловске происходили увеселения и праздники, поэтому прекратились там дисциплинарные строгости, заведенные в Гатчине и в столице-Напротив того, их было столько же, если не более, ибо так как ежедневно происходили смотры не над большими корпусами, как на маневрах, но над мелкими отрядами, то всякая погрешность становилась заметнее. В Павловске также была так называемая цитадель, или форт, Бип, куда офицеров при случае сажали под арест» [142] Из записок Саблукова «Русский Архив», 1809, 1925. . Между тем, Нелидова, удерживаемая в Смольном предсмертною болезнью состарившейся Делафон, не могла часто посещать Павловск и воздерживать Павла, а в ее отсутствие Мария Феодоровна чувствовала для этого себя бессильною. «Вы приедете 27-го июля, — писала она ей, — ожидание это внушает нам приятное чувство потому, что вас всегда желают видеть те, которые нежно вас любят» [143] «Correspondance», 37. .

Между тем, в Павловске произошли события, усилившие тревогу Марии Феодоровны. «Однажды вечером (это было 2-го августа), — рассказывает современник-очевидец событий, — когда государь, окруженный двором и своим обычным обществом, прогуливался в саду Павловска, услышали вдруг звуки барабана, на которые обратили особое внимание, так как для вечерней зари было еще рано. Изумленный государь остановился. Звуки барабана раздавались уже повсюду. «Да это — тревога!» вскричал Павел и быстрыми шагами возвратился ко дворцу, сопровождаемый великими князьями и военными-Императрица с остальною частью общества следовала за ним издали. Приблизившись ко дворцу, нашли, что одна из ведших к нему дорог занята была частью гвардейских полков; кроме того со всех сторон и со всевозможною поспешностью стекались ко дворцу и кавалерия, и пехота. Спрашивали, куда нужно было идти, сталкивались, и на дороге, недостаточно широкой для скопления войск, кавалерия, пожарный обоз, военные повозки, прокладывали себе путь с ужасными криками. Императрица, опираясь на руку одного придворного, пробиралась чрез эту толпу, спрашивая об императоре, которого она потеряла из виду. Беспорядок, наконец, сделался так велик, что некоторые дамы, именно великие княгини, принуждены были перескочить через забор, чтобы не быть раздавленными. Вскоре войскам дан был приказ разделиться. Повернули ко дворцу. Император был взволнован и в дурном расположении духа. Аллей было много, и войска продолжали прибывать к дворцу в течение всего вечера. Подобное и без всякой уважительной причины скопление войск, имевших репутацию беспокойных (reputée inquiette), коими были гвардейцы, могло только встревожить такой подозрительный и недоверчивый характер, каким был характер императора. После долгих розысков открыли, что вся эта суматоха произведена была трубою, на которой играли в конногвардейских казармах. В ближайших казармах вообразили, что это — сигнал к тревоге, повторили его, и таким образом тревога распространялась от одного полка к другому. Войска думали, что это была действительно тревога, испытание [144] Не сочли нужным вывести войска из этого заблуждения. В приказе от 3-го августа объявлено было «удовольствие за вчерашнее усердие и исправность во время тревоги». «Спб. Вед.», №63. . Через день, почти в тот же час, когда двор прогуливался в другой части сада, прилегающей к большой дороге и отделенной от нее лишь оградой, вдруг услышали звук трубы, и несколько кавалеристов во всю прыть прискакали по тропинке, прилегавшей к большой дороге. Император в гневе бросился на них с поднятою палкой и принудил возвратиться назад. Великие князья и адъютанты торопились последовать его примеру. Все были очень удивлены этой второй сценой. Императрица в особенности потеряла голову. Она закричала, обратившись к камергерам; «бегите, господа, спасайте вашего государя!» Затем, увидев возле себя графа Феликса Потоцкого, доброго малого, но довольно неуклюжего толстяка, питавшего смешную боязнь к императору, она схватила его за руку и толкнула вперед. Редко можно видеть смешнее фигуру, чем фигура, которую изображал собою в это время бедный граф Феликс, не понимавший, чего от него хотели, и более испуганный криками императрицы, чем опасностью, которой подвергался император. На этот раз войскам помешали собраться, но никогда не узнали достоверно истинной причины этой второй суматохи; никто не мог или не хотел объяснить ее. Говорили, что убежденные в том, что суматоха, происшедшая за день до того, была тревогой, произведенной по приказанию императора, — гвардейцы были ежеминутно наготове ко второй, и что легкий шум показался им сигналом; другие утверждали, что сигнал дан был дурным шутником с целью произвести смятение, подобное предыдущему. В конце концов, некоторые были наказаны, и затем ничего подобного более не повторялось» [145] Записки графини В. Н. Головиной, 115–116. .