Евгений Войскунский - Полвека любви

Тем не менее я записался на прием к нему. Восемь лет назад я был у него однажды, когда хлопотал о своей квартире, но в памяти осталось только толстое щекастое лицо с высокомерным выражением. Разумеется, Свиридов меня и вовсе не помнил.

Он встретил меня холодно-вежливо. У него была бритая голова и все то же выражение лица. Я изложил свою просьбу, добавив, что Киселева могла бы предоставить молодой семье квартиру, только если будет его, Александра Самойловича, разрешение.

— А потом придут из нарконтроля, — сказал он, — и дадут Александру Самойловичу нагоняй.

— Но ведь речь идет о кооперативной квартире.

— Все равно, — сказал он. — Нормы жесткие.

Я попросил его принять во внимание мое право на дополнительную площадь, упомянул о том, что я ветеран войны, капитан-лейтенант запаса…

И тут произошло нечто совершенно удивительное. Свиридов улыбнулся. Да, легкая усмешка приподняла уголки его строгих губ, и он сказал:

— А я тоже капитан-лейтенант.

О! Вот это неожиданность: собрались два каплея. И конечно, разговор пошел совсем другой: где, на каком флоте, когда — ну, и все такое. Свиридов служил на Тихоокеанском флоте, был замполитом в дивизионе больших охотников, принимал участие в высадке десанта в корейский порт Сейсин в сорок пятом. Ну, а я ему коротко — о своей войне на Балтике, и, между прочим, подарил свою книгу «Море и берег», взятую «на всякий случай».

Хороший, в общем, получился разговор. И в заключение Свиридов предложил мне написать новое заявление. Мы пожали друг другу руки, и я ушел обнадеженный.

Это было в апреле 1976 года. А в июне в Солнцевский горисполком пришло письмо Свиридова: «В виде исключения разрешается семье сына писателя Войскунского Е. Л. вступление в кооператив… поставить на очередь…»

Вот я и хочу снова и снова вознести хвалу военно-морскому флоту.

Но конечно, прошло еще немало времени, года полтора, прежде чем разрешение, так сказать, материализовалось. В нашем кооперативном доме освободилась квартира — двухкомнатная малогабаритка на 2-м этаже, претендентов в доме не оказалось, и горисполком, хотя и весьма неохотно, утвердил ее предоставление нашему сыну.

Из моего дневника:

3 сентября 1976 г.

Вчера, 2-го, был у Аркадия Стругацкого, он просил приехать. Хороший дружеский разговор. А. пристрастно расспрашивал о моих лит. делах. Говорит, ему понравилась моя повесть о Гангуте (в «Море и береге») — естественным и точным воспроизводством юношеского состояния души. «Мы, — сказал он, — мы с тобой настоящие писатели. Без дураков. И это самое главное». Милый Аркаша… А что для писателя главное? Печататься, не так ли? И вот тут… Определенная нарастает тенденция к ухудшению. Да вот, ты же сам рассказываешь о подонках из «Молодой гвардии», об этом гнусном типчике Ю. Медведеве, который задался целью полностью отсечь от издательства фантастов старшего поколения (кроме А. Казанцева), прежде всего евреев. В нарушение договора, много лет назад подписанного, Медведев изъял из рукописи Стругацких «Пикник на обочине». Аркадий настаивал. Был у зам. главного редактора «Мол. гвардии» Авраменко. Бесполезно…

А эта мерзкая история перед съездом писателей! Звонок из «Комсомольской правды», просьба срочно приехать. Показывают ему письмо, адресованное съезду и центральным газетам, — дескать, мы, братья Стругацкие, писатели с мировым именем, а нас затирают, не печатают, и мы требуем, чтобы нас издавали беспрепятственно, иначе — покинем страну… И подписи. Аркадий остолбенел. Такая подлая провокация! Присмотрелся: подписи скопированы с его писем в «Мол. гвардию» (он подписывается за Бориса, не так, как сам Борис, и тут стоит подделка с его подписи)… Он написал возмущенное письмо об этой провокации и отнес к Верченко в СП. Не удовлетворившись этим, отнес письмо и в КГБ, где был принят каким-то чином, одобрившим его поступок. В общем — доказал, что он не верблюд… В нормальных условиях было бы, наверное, нетрудно найти авторов подметного письма и привлечь их к суду, добиться их осуждения за клевету. Но только не у нас… Удалось оправдаться — уже хорошо. Подонки, в сущности, абсолютно безнаказанно действуют.

Они и нам с Лукодьяновым устроили подлянку. На телевидении Люся Ермилина, редактор программы «Этот фантастический мир», готовила 20-минутную экранизацию нашего рассказа «Прощание на берегу». Уже был готов сценарий, как вдруг пришло письмо Лукодьянова из Баку: он возражает против экранизации — мол, с ним не согласовали, и вообще телевизионщики искажают литературные произведения. Ермилина показала мне письмо — это, конечно, была грубая подделка, ни подпись, ни бакинский адрес не имели даже отдаленного сходства с настоящими. Не писал Лукодьянов никакого письма.

Я писал тогда, 18 мая 1982 года, в дневнике:

Я спросил, кто из писателей-фантастов мог знать о готовящейся экранизации. Она говорит: мог знать Булычев. Ну, это, конечно, отпадает: Булычев не стал бы писать подделок. А вот Пухов, которого назвала Люся, этот мог бы. Это мальчик из медведевского окружения. Они, медведевцы, горазды на провокации…

Какая подлая, какая дьявольски активная группа мельтешит около фантастики. И не только фантастики…

В конце апреля (как говорят, в день рождения Гитлера) в Москве, в р-не М. Лермонтовская, прошла демонстрация молодых фашистов. Колонна вышла из Орликова переулка, направляясь к площади у высотного здания. На них были нарукавные повязки со свастикой. Несли лозунги: «Россия для русских», «Наш лозунг — антисемитизм». По одним слухам, милиция разогнала их. По другим — фашисты прошли беспрепятственно…

Так-то… Сами идеологи фашистского движения сидят в правительственных и ведомственных кабинетах, в редакционных комнатах. Им достаточно кинуть клич — и вот фашистская низовая сволочь на улице. Это был пока только первый парад. Дескать, вот мы. Знайте, что мы есть. Они что же — рассчитали момент, когда власть, по их мнению, выпадает из дряхлеющих рук? На кого они рассчитывают? Их главного покровителя нет в живых, в январе сыграл в ящик. Но конечно, остались другие покровители, которые знают, как надо действовать…

«Главный покровитель»…

Память мгновенно переносит меня в январь 1982-го. Мы с Лидой в доме творчества Переделкино. Здорово мело в том январе. Я сидел за машинкой, делал журнальный вариант уже написанного романа «Кронштадт». Мы общались с хорошими людьми. У Тарковских встретили старый Новый год — мило, весело, Арсений Александрович был, что называется, в ударе. Навестили, как обычно, Тамару Владимировну Иванову.

И отдыхал в ту зиму в Переделкине писатель из Тбилиси Родам Чиченидзе. Мы с ним были знакомы по выездным заседаниям Совета по научно-фантастической и приключенческой литературе СП СССР в Ереване и Тбилиси. Такой светлоглазый улыбчивый грузин, тоже бывший моряк, большой любитель прекрасного пола.