Евгений Войскунский - Полвека любви

По приглашению Иржи Таборского мы с Лидой в июле 1982-го второй раз приехали в Прагу.

Из моего дневника:

1 августа 1982

В маленькой стране все же лучше (в материальном смысле) жить, чем в большой. Проблем меньше! Нет проблем с продовольствием, с покупкой машин, с поездками куда угодно. Даже прописки у них нет. И Главлита нет, хотя функции цензуры возложены на редакторов. Страна ухоженная, спокойная. А Прага — уникальна. Кажется, единственная столица в Европе, сохранившая всю средневековую старину, и не только храмы и башни, но и романтические площади и узкие улочки Старого Места и Малой Страны. Отношение чехов к своей культуре, истории и памятникам старины вызывает уважение.

Мы ездили к Иржи на дачу в Мокропсы, вернее, он возил нас туда на уик-энд. Я купался в милой зеленой Бероунке. И нет никого в Мокропсах, где тесно стоят уютные дачки, кто бы помнил о великой русской поэтессе, которая жила тут в 20-е гг. и жаловалась на грязь и провинциальную глухомань. Время летит и предает забвению былые страдания.

Дважды слушали прекрасную музыку — органный концерт в костеле Св. Томаша и струнный квинтет в Бертрамке — доме, где у супругов Душковых гостил Моцарт…

Нам было удобно в квартире Иржи на Тешнове, где милая добрейшая бабичка (мать Милы) кормила нас обедами. И прекрасно, по-дружески радушно нас принимали Сергей и Новиковы…

Тут следует пояснить: мой друг по флотской службе Сергей Цукасов с 1979 года работал в журнале «Проблемы мира и социализма», издававшемся в Праге. Туда перетащил его из «Правды», где Сергей был ответственным секретарем, главный редактор журнала Зародов. В качестве его заместителя Сергей, по сути, и вел журнал международного коммунистического движения — то была вершина его журналистской карьеры.

Я листал этот журнал, он показался мне невыносимо, предельно скучным. Авторы статей — партийные функционеры многих стран — как бы состязались: кто напишет наиболее нудно. Сергей строго следил, чтобы не позволяли себе каких-нибудь там латиноамериканских штучек. Никакой, извините, фронды, никакого вольтерьянства не допускалось. Все должно было соответствовать.

Сергей вытащил в Прагу и нашего друга Михаила Новикова со Светланой. Это было огорчительно — не только потому, что прерывалось дружеское общение, но и потому, что Миша заведовал книжной редакцией в издательстве «Знание» — последнем, можно сказать, пристанище тех московских писателей-фантастов, которых усердно блокировали госкомиздатские и молодогвардейские «борцы». Их атакам подвергался альманах «НФ», издававшийся вышеупомянутой редакцией, в редколлегию которого входили мы с Биленкиным.

Жилось им в Праге хорошо — и Цукасовым, и Новиковым. Сергей привез туда свою третью молодую жену. Очень пристрастился к теннису. Вообще, когда мы встретились в Праге, он показался мне помолодевшим, победоносным.

Болезнь подкралась незаметно, а вернее — Сережа как бы не хотел ее признавать, не желал изменить, смягчить активный образ жизни. Сердце? Ну, чего там — поболит и пройдет. Продолжал твердо руководить журналом. Летал в командировки. Трижды в неделю — непременный теннис…

Однако болезнь, признаешь ты ее или нет, от тебя не отстанет. Сергея увезли в больницу (в Праге) в предынфарктном состоянии. А он продолжал с ней, болезнью, спорить. Когда ему полегчало, Сергей потребовал выписки. Врачи втолковывали: рано… еще не закончен курс лечения… Он настоял на своем.

Выписавшись из больницы, он уже на второй день выбежал на корт, взмахнул ракеткой — и упал с оборвавшимся стоном.

Урну с прахом Сергея Цукасова привезли в Москву. Я был на его похоронах на Троекуровском кладбище.

Произошло это осенью 1989 года.

Приближаюсь к окончанию мемуарного романа и должен признаться: все труднее его писать. Ты как бы стоишь у меня за плечом, я ощущаю твое незримое присутствие. То и дело хочется спросить, ну например: а ты помнишь зеленые холмы Саксонии, городок Пильниц с летним дворцом курфюрста Августа Сильного в японском стиле? Кажется, там, у моста через Эльбу, был трактир — желтый домик в коричневой окантовке, и когда-то в дочь трактирщика юную Густель влюбился Шиллер.

А помнишь удивительные часы на башне ратуши в Праге — каждый час с их боем появлялась в двух окошках процессия апостолов, и заканчивалась она криком петуха…

Ты любила ездить, я называл тебя: «Лидуха-путешественница».

Ты незримо стоишь у меня за плечом, заглядываешь в бегущие строки рукописи, и чудится мне, что со свойственной тебе добросовестностью следишь, как бы я чего не упустил… как бы не забыл те или иные подробности наших поездок, нашей жизни, наших отношений… да, наших с тобой отношений, лучше которых, по-моему, не бывает…

— Что случилось, папуля? Я думала, ты уже прилетел в Ереван. Отменили поездку?

— Да нет, рейс перенесен на завтра. Нелетная погода. Весь день проторчали в Домодедове, ждали, что туман рассеется. Ни черта не рассеялся. Еще гуще стал.

— Бедненький, представляю, как ты устал. Ты голодный?

— Что-то я там ел. Давай чаю попьем.

— Ну, мой руки.

И — за полночным чаем:

— Ты смотрела «Время»? Какие новости?

— Опять ругали «Метрополь». Мол, это просто политическая провокация. Как им не стыдно говорить на всю страну такие глупости?

— Нисколько не стыдно. Они испуганы. Боятся, что «Метрополь» — повторение Чехословакии. Там ведь тоже началось с писательской фронды. У них своя логика.

— Да… Такое время… реакция…

— Скорее уж не время, а безвременье… Ладно, малыш, ложимся спать. Утром рано надо мчаться на аэровокзал.

Снова мысленно возвращаюсь в памятный 1979-й. Для нас с Лидой он начался в Переделкине, в Доме творчества. Впрочем, об этом я уже писал. Добавлю: тогда-то нам и дали на два дня огромный альбом — машинопись, наклеенную на листы ватмана. Конечно, у Бабенышевой мы взяли этот альбом — «Метрополь», но разве за два дня прочтешь такой массив прозы и поэзии? Читали днем и ночью, но всё не успели прочесть. Ничего антисоветского, разумеется, там не было. Запомнились яркие рассказы Евгения Попова и Фазиля Искандера, и удивила какой-то ожившей гоголевской интонацией повесть неизвестного Бориса Вахтина «Дубленка». Было много в альманахе и другой прозы, вполне профессиональной, и хороших стихов.

И только потому разгорелся скандал вокруг «Метрополя», что авторы, нисколько не скрываясь, предложили его к типографскому изданию именно в таком виде, минуя цензуру, то есть Главлит. В этом и была усмотрена крамола: ишь чего захотели! Да это же посягательство на устои! Отмени вам цензуру — вы такое напишете…

Сверху дали команду: пресечь. И ревностно взялся за дело исполнитель команды — первый секретарь Московской писательской организации Феликс Кузнецов. Учуял этот литературный начальник, что настал его час выслужиться перед начальниками государства.