Евгений Войскунский - Полвека любви

Мы медленно гуляли по территории Дома творчества, однажды вышли за ворота, доплелись до угла улицы Павленко, и Лида полюбовалась — в последний раз — золотым куполом за темно-зеленой полосой переделкинского кладбища.

21 августа я записал: «Лидка совсем слегла. Худо».

Я читал ей вслух «Жизнь и судьбу», напечатанную в «Октябре». Иногда мне казалось, что она не слышит, спит, хрипло дыша. Я умолкал. Лида открывала глаза, спрашивала: «Почему не читаешь?» — «Ты ведь спишь». — «Нет… не сплю… читай, папуля… такой хороший роман»…

Я приносил из столовой еду. Но Лида почти не ела. Я подвозил ее в кресле на колесиках к столу и принимался натирать яблоко и морковь. Лида поднимала на меня измученный взгляд и пыталась улыбнуться.

В соседней комнате на нашем этаже жил писатель Борис Володин. Иногда вечером я заходил к нему. Борис наливал в стакан водки, чтобы снять с меня ужасное напряжение. Я сидел у него и плакал…

Борис, бывший врач, заметил, что началась интоксикация. Да и я замечал, что речь у Лиды немного искажается… и голос изменился…

С помощью Иры, сестры Натэллы, я вызвал их, Алика и Нату, из Берлина (у них была поездка в ГДР). Они приехали и ужаснулись — как плохо стало.

Решили ехать домой. Вызвали «скорую помощь». Врач оказался очень хороший — согласился отвезти Лиду к нам в Солнцево. Когда мы с Аликом перекладывали ее на носилки, она вдруг сказала: «Что день грядущий мне готовит…»

Я сидел рядом с носилками, гладил Лиду по голове, просил шофера ехать осторожно.

Следом за нами ехали в своей машине Алик и Мура Ревичи, везли наши вещи. И вот мы дома. Когда Ревичи вошли в спальню, Лида с улыбкой спросила: «Алик, как твой радикулит?» Это было 4 сентября.

Дважды в день приходила медсестра делать уколы. Болей мы не допускали.

Лида впала в полузабытьё. Говорит: «Папуля, ну давай садиться». — «Куда?» — спрашиваю. «В вагон». И потом: «Ну, поехали». Она едет, едет… Впервые за много лет поехала без меня…

В моем дневнике:

16 сентября в 13 час. 50 мин., без десяти два, умерла моя любимая.

Несколько последних дней была без сознания. Все силы уходили только на хриплое, трудное дыхание. Ничто уже не помогало…

…Последние ее слова, произнесенные в один из последних дней: «Папуля, помоги мне одеться».

Моя любимая умерла у нас на руках, мы трое были рядом. Я держал ее за руку, плакал и кричал: «Я люблю тебя! Услышь с последним вздохом: я люблю тебя!»

На какой-то миг Лида открыла глаза — мои любимые карие глаза. Может, хотела в последний раз увидеть меня. Последний трудный вдох… и ее глаза закрылись навсегда…

Как же мне жить?

Как мне жить без моей любимой?..

…Почему приходится за большую любовь платить такой безумно дорогой ценой?..

Полвека любви — это много или мало?

Мало, мало…

Евгений Войскунский.

Ленинград, 1939 год.

В школьные годы.

Школа окончена.

Баку, 1939 год.

Первый год военной службы. Полуостров Ханко.

Я — художник в клубе 21-го батальона, пишу портрет К. Е. Ворошилова.

В 1942 году в Кронштадте.

Кронштадт, 1942 год.

Редакция газеты «Огневой щит».

Слева направо: Алексей Шалимов, Николай Никитушкин, Евгений Войскунский.

Листовка — ответ гангутцев на призыв Маннергейма сдаться в плен.

Ханко, 1941 год.

Записка ханковского летчика Григория Семенова

Е. Войскунскому — автору очерка о нем в газете «Красный Гангут».

Кронштадт, 1943 год. Редакция «Огневого щита».

Верхний ряд: Алексей Шалимов (слева) и Борис Раевский,

ниже Евгений Войскунский и Николай Никитушкин.

Лида Листенгартен.

Баку, 1942 год.

Лида в детстве.

Пиллау (Балтийск), 1945 год.

Я — редактор газеты бригады торпедных катеров.

После женитьбы в сентябре 1944 года.

Балтийск, 1946 год.

Я — корреспондент газеты флота «Страж Балтики».

Лида — студентка 1-го курса Ленинградского университета.

Лида с нашим сыном Александром.

Лиепая, 1948 год.

Я — редактор газеты «Форпост Балтики» на военно-морской базе

Свинемюнде (Свиноусцье, Польша). 1949 год.

Мои родители и мы с Лидой и нашим сыном Александром.

Баку, 1952 год.