Евгений Войскунский - Полвека любви

— В тысяча шестьдесят шестом году Вильгельм Завоеватель высадился в Англии…

(С того дня я твердо запомнил дату этого исторического события.)

Звали нового учителя, кажется, Матвей Александрович. Он вел у нас историю недолго и исчез так же внезапно, как и возник, оставив по себе память как о тихом и добром привидении.

Потом появилась Нина Алексеевна, коротко стриженная, гладко причесанная молодая учительница с общительным характером недавней комсомольской активистки. Нине Алексеевне мы сдавали экзамен по истории и обществоведению за 7-й класс. С ней связана и одна неприятная история, не имеющая к ее предмету отношения — во всяком случае, прямого.

«Виноваты» в этой истории были Ильф и Петров. Увлеченно читали их знаменитые романы, чуть ли не наизусть шпарили целые страницы. Помните афишу Остапа Бендера: «Приехал жрец… сын Крепыша — любимец Рабиндраната Тагора»? С этого и началась наша игра не игра — скорее баловство. Остап был любимцем, а мы вообразили себя как бы учениками Тагора. Этого знаменитого в свое время индийского писателя мы не читали, но было в ходу глуповатое четверостишие:

Затеяли рукописный юмористический журнал «Цевница афедрона», на обложке я нарисовал седобородого старца в белой хламиде и черном цилиндре, спускающегося с горной вершины, а открывало журнал стихотворение, написанное Леней Зальцманом. Были в нем такие строки:

Леня был вундеркиндом. С пятилетнего возраста сочинял стихи, а в 1934-м, когда Лене шел десятый год, бакинское издательство «Азернешр» выпустило книжку его стихов. Человечество давно уже подметило, что из вундеркиндов редко получается что-то путное. Леня — счастливое исключение из правила: он — не кто иной, как известный драматург Леонид Зорин. Но это — в будущем. А пока он азартно рифмует, ходит на уроки немецкого языка к Анне Иоанновне, а по субботам исправно является на «штаб-квартиру», то есть ко мне на Красноармейскую. Тут собиралась веселая компания — играли на высадку в пинг-понг, или затевали шахматный блиц-турнир, или уходили шляться по городу. Леня написал об этих вечерах поэму «Евгений Войскунский». Будучи на два года моложе, он по уровню книгочейства не уступал нам и посему был вхож в компанию.

В том же выпуске «Цевницы афедрона», помнится, была моя статья «Творческий путь Маркуса Янилевского». В статье, пародировавшей серьезно-сердитый тон официальной литературной критики, разбиралась Маркина поэма «Милые гады». В нашем классе любили сочинять стихи: кто тяготел к лирике, кто — к революционной романтике, а Марка — конечно, к политике. В своей поэме он гневно обличал фашистскую Германию, там были, к примеру, такие строки, разящие наповал:

Какое-то время дразнили Марку, потешаясь над его поэмой. Звонили ему домой, изменив голос: «Это автор „Милых гадов“? Говорят из газеты „Вышка“. Наши читатели спрашивают: „Скоро ли выйдет продолжение поэмы?“». — «Скоро, скоро, — сердито отвечал автор „Гадов“. — Скоро получишь по шее, кретин!»

Шел 1936 год, весной сдали экзамены и перешли в 8-й класс в Первую школу (Шестнадцатая была семилеткой). В новой школе старая игра понемногу угасла. Второй номер «Цевницы афедрона» так и не вышел, зато затеяли — уже не в шутку, а всерьез — выпускать рукописный журнал «Юность». Я сочинил поэму о Гражданской войне, Марка — на пушкинскую тему (приближалось столетие со дня смерти Александра Сергеевича), Толя Любарский написал статью о «Витязе в тигровой шкуре» (тоже отмечалась дата — кажется, 225-летие первой публикации поэмы Руставели).

Вдруг на каком-то уроке меня и Марку вызвали к директрисе Аполлинарии Павловне Седовой. Соломенноволосая, в неизменном синем жакете и белой блузке, она сидела за своим столом и сквозь очки строго оглядела нас. Кроме нее, в кабинете находился молодой азербайджанец официальной наружности.

— Что у вас за организация? — спросила Аполлинария Павловна.

Мы с Маркой хлопали глазами, ничего не понимая. Вид у нас, наверное, был дурацкий.

— Ну, что молчите? Только что вступили в комсомол, успеваемость отличная — и вдруг организация. Собираетесь по вечерам.

— Да нет никакой организации, — сказал я. — Собираемся для игры…

— Это не игра. Объявили себя учениками… кого? — перевела директриса ледяной взгляд на молодого человека.

— Раминра… — Он заглянул в блокнотик и прочел по складам. — Ра-бин-да-ра-на-та-го-ра.

— Вот. Что это значит?

Мы с Маркой пустились в объяснения: «Золотой теленок»… Остап Бендер… для смеха все это…

— Журнал выпускаете — для смеху? — с острым прищуром спросил официальный молодой человек. — «Царица»… — Опять заглянул в блокнотик. — «Царица фырдон». Что такое? Может быть, «фырылдаг» [1] Фырылдаг — фокус, авантюра (азерб.) . ?

Опять мы наперебой объясняли: не царица, а цевница… дудочка такая… слово «афедрон» вычитали у Пушкина в стихотворении «Ты и я» (о его значении постеснялись говорить). Только для забавы затеяли журнал и только один номер сделали…

Со стороны наши забавы, наверное, выглядели совершенно не смешными. Всполошились родители — уж они-то вполне представляли, что может воспоследовать, если «делу» дадут ход. «Организация» — тут не до шуток!

На следующий день незадачливых учеников Рабиндраната Тагора вызвали в ЦК комсомола Азербайджана. Пришли только мы с Маркой, нас провели не к какому-нибудь рядовому инструктору, а прямехонько к первому секретарю товарищу Раджабову (или Наджафову, теперь уж не помню точно). В просторном кабинете сидел плотно сбитый темнолицый брюнет, он вперил в нас непроницаемый черный взгляд и предложил рассказать без утайки о нашей «организации». Мы принялись излагать, Раджабов слушал внимательно. Похоже, он добросовестно пытался понять, в чем смысл нашей игры, почему мы избрали себе в «учителя» индийского писателя. Имя Рабиндраната Тагора ничего ему не говорило — так же, впрочем, как и нам.

Возможно, Раджабов подозревал, что мы просто морочим ему голову: уж очень нелепой выглядела эта история. К счастью, он оказался достаточно умен для того, чтобы не «пришить» к ней политику. Строго, как и положено, он отчитал нас за глупую игру и посоветовал сосредоточиться на активной работе в комсомоле — единственной общественной организации советской молодежи.