Мария Рива - Моя мать Марлен Дитрих. Том 2

Копия была переправлена мне — на предмет комментариев, а также советов, что надлежит делать дальше.

Ранним утром двенадцатого октября она поехала на репетицию в Лас-Вегас, сильно простыла, потом написала в дневнике несколько слов о премьере, как о чем-то совершенно заурядном. На следующий день безумный успех даже не был упомянут, она просто вывела три слова на странице: «Чувствую себя ужасно». Больше ничего. И все то время, что она выступала в Лас-Вегасе, до самого конца ангажемента, Дитрих повторяет, что в отчаянье и полумертва от своей шумной популярности в городе. Сверкающая красотой, с царственным величием стоящая перед ликующими зрителями женщина каждый вечер пишет в дневнике: «Все дни похожи друг на друга. Скука».

Ноэл поддерживает с ней непрерывную связь. Она посылает мне копии писем. Видимо, я доросла наконец до сомнительной чести читать всю корреспонденцию моей матери. Тем более, что у отца на ранчо есть копировальная бумага.

11/11/54

Ноэл Коуард

17 Джералд-роуд С. В.

Дорогая моя ,

фотография совершенно потрясающая, и платье — не платье, а мечта, … о, до него же мне хочется поглядеть, как ты кружишься в этом маленьком легком вихре.

Я имел колоссальный успех в «Кафе де Пари » и все весело смеялись, когда на премьере я хрипло прошептал «хэлло» в микрофон и сбросил с плеч невидимое манто. И еще я, со знакомым всем высокомерным взглядом, склонился над роялем. Хлопали мне изо всех сил и с восторгом.

В начале декабря приеду в Нью-Йорк.

Неизменно держу на подоконнике зажженную лампу и готов служить.

Люблю. Люблю. Люблю. Люблю .

Ноэл

Дело происходило то ли в Кливленде, то ли в Колумбии. Я участвовала в подготовке телевизионного марафона — многочасовой программы, бывшей частью кампании по сбору средств для Общества борьбы с церебральным параличом. В те дни, то есть еще до появления мегателемарафонов Джерри Льюиса, государственные организации сами должны были работать на благо местных отделений филантропических обществ.

Моя мать тоже была в этом городе вместе с Хэрольдом Арленом, приехавшим на добродвейскую апробацию «Дома цветов», своего нового мюзикла.

В апартаменты Арлена я вошла в ту минуту, когда Трумен Капоте со смятением на лице, напоминавшем доброго эльфа, пропищал:

— Дорогая! Дорогая Марлен! Солнышко! Нельзя рифмовать «му-ун» и «су-ун» [18] В английских словах «moon» (луна) и «soon» (скоро) звучит долгое «у». , а потом с чистой совестью показываться на глаза людям.

— Почему нельзя? Не понимаю. Берлин сошел бы с ума, если бы у него отняли двойное «о». — Перл Бейли, по обыкновению, ранила прямо в сердце. Все, что выпало на ее долю в этом мюзикле, заключалось в подборе отрывков из старинных песнопений с тем, чтобы потом поместить их в подходящие места.

Дитрих — одна рука в кармане брюк, в другой — сигарета, — типичный композитор-песенник из «Переулка жестяных кастрюль» [19] Район магазинов грампластинок и музыкальных издательств. , — отметила мой приход кивком, не прекращая с глубокомысленным видом расхаживать по комнате.

— Но Хэрольд, милый, — тихо и проникновенно заговорила она, — тебе ведь не нужна такая слащавая музыка, верно?

— Любовь моя, такая слащавая музыка внушает мне только восхищение, — отозвался Арлен со своей обычной кротостью.

— И мне тоже! И мне тоже! — Манера Капоте говорить напоминала речь маленькой девочки, у которой день рождения, пришли гости, и она от волнения возбужденно кричит и хлопает в ладоши.

Моя мать обратила к Трумену один из своих «взглядов» Натруженные, «рабочие» руки Арлена забегали по клавишам; то, что я услышала, походило на песню «Мир мне подчинился», только сыгранную наоборот.

Не хотелось, конечно, прерывать беседу высоколобых творческих особ, однако надо было во что бы то ни стало успеть на самолет. Я обняла Перл (я любила эту женщину с крупным телом и совсем не мелкой душой), поцеловала шикарную красотку с юга в мужском костюме, свою мать, обаятельного джентльмена с любезными манерами и оставила странный секстет продолжать свои ученые занятия.

Мне ни капельки не интересно, что потом наговорили и написали бродвейские критики, «Дом цветов» по-настоящему великолепен. Как бабочка редкой красоты, которой отмерено слишком мало на этом свете, чтоб ее могли оценить по достоинству.

Дражайшая Мутти,

Я безмерно благодарен тебе за многое и давным-давно хотел это сказать, но ты же знаешь, сколько я работаю! А по вечерам усталость такая, что каждый раз откладываю письмо на завтра. Сейчас раннее утро, и я пишу тебе, надеясь успеть до начала рабочего дня.

Да, твои последние пластинки бесспорно замечательны, вступительное слово Ноэла Коуарда — нечто из ряда вон выходящее. Изумительны лас-вегасские фотографии.

Прими мое огромное «спасибо» за деньги. Они так мне помогают, ты даже не можешь себе представить! Каждый доллар имеет теперь для меня колоссальное значение. Я мог бы заработать много денег — хотя, разумеется, не столько, сколько зарабатываешь ты, великая актриса, признанная всем миром, — однако у меня надежный, крепкий бизнес, i.е. [20] id est (лат.) — то есть. хорошая клиентура. И всегда не хватает яиц на всех покупателей, потому что нет денег расширить помещение для несушек, для кладки и иметь, таким образом, больше птиц. Но, тем не менее, должен сказать, что сейчас у меня четыре тысячи кур. Когда я начинал, когда взял эту ферму, было только три, яиц мы получаем две тысячи сто штук ежедневно. Супружеская пара, наши работники, с января уйдут: я не в состоянии их дальше содержать, а это означает, что работы станет еще больше. Слава Богу, я здоров и могу трудиться. Тами работает так, как я никогда не мог от нее ждать, — от зари до зари. Мы едим дома каждый день, кроме одного дня в неделю, когда «повар» берет «свободный вечер» и вместе со мной едет куда-нибудь поужинать. Это вечер среды, но вчера мы не выезжали из дому по причине «банкротства».

Я не обескуражен — я люблю свою работу, свою жизнь здесь, люблю птицу; я понимаю, что достиг многого и не могу все это потерять. Жизнь должна стать лучше. И обязательно станет.

Мутти, купи, пожалуйста, что-нибудь для мальчиков к Рождеству, маленький сувенир от Папи. Так жаль, что не могу послать подарок Марии и Биллу! Что поделать — против ветра не пописаешь!

Пора браться за работу. Спасибо тебе еще раз, дорогая, спасибо за все. Обнимаю от всего сердца.

Папи

Отец мой стал жалким человеком; быть может, он всегда им был, а я, слишком юная, переполненная возмущением, об этом не догадывалась. Я так и не простила его за то, что он сделал сам и позволил другим сделать с Тами, но я научилась сострадать ему за то, что он позволил сделать с собой. Жизнь в атмосфере любви рыхлит почву для сочувствия. Мне даже хочется надеяться, что однажды я смогу посмотреть на свою мать просто как на человека со слабостями.