Гайда Лагздынь - Две жизни в одной. Книга 3

Яна Антонова

Дом в деревне Мария купила по случаю. Одна знакомая присоветовала:

- Что сидишь в городе, в своей крошечной комнатушечке, на общей кухне с соседями? Тебе как писательнице простор нужен, пустота, независимость от внешней среды. Вот и изолируйся. Деревня глухая, других поселений вокруг мало, лес да болота в округе, санный путь зимой, летом - лесные тропы в цивилизацию. В деревушке той всего две старухи живут да дед замшелый. А дом ладный, почти задарма.

- А ты откуда про всё это знаешь? - спросила свою знакомую Мария.

- Да так... - уклончиво молвила рекомендательница. - Я бы и сама купила, но я - не ты. Разные мы. Тебе, я знаю, это подойдёт, а мне... - знакомая замялась. - И недорого... - и неожиданно добавила: - Да кто туда поедет, в эту тьму тараканью. Там время остановилось...

- Как остановилось?

- А так! Поживёшь - поймёшь, советую. Тем паче, что ты в литературе бултыхаешься.

- Да у меня на дом денег нет, тем более, как ты говоришь, на хороший.

- Хороший, ладно срублен. Чуть староват, стоит-то, считай, второй, если не третий век. Продадут недорого. Давно пустует. Не приживаются в нём. Но я думаю, что он не для обычных людей, ты - в самый раз, - продолжала знакомая.

Этот разговор запал в душу, и Мария, уже не совсем молодая женщина, решила купить этот дом. Но, как оказалось, хозяев у него не нашлось. Старушки глухой деревеньки толком не могли сказать, куда они подевались. Одна из них, та, которую называли Чёрной, только криво усмехнулась, при этом злорадно сверкнув одним уцелевшим зубом, покрытым какой-то сверкающей мишурой.

Переезд был недолгим. Очистить дом от лишнего не составило никакой трудности, так как кроме двух деревянных скамеек да срубленного из дерева стола в горнице, не говоря о полатях за печкой и кровати, покрытой досками, в доме ничего не было. Но, что удивило Марию, окна были целы и даже со стёклами, русская печь в исправном состоянии, с широким, хотя и изрядно прокопчённым шестком. Не один, видно, горшок уходил в печь и возвращался из неё. В подтверждение всему, возле печи, сиротливо прижавшись в угол, стоял металлический ухват, прикреплённый на деревянной добротной палке.

- Вот и всё, - сказала себе Мария, тщательно рассматривая крепкие некрашеные половицы, крышку стола, которую, видно, добросовестно скоблили-мыли руки живших здесь хозяек дома.

- Да, жили! - услышала она чей-то глуховатый голос. - Жили и живут. - Мария оглянулась, но никого не было, лишь шелест листьев за окном да хриплый голос петуха с другого конца деревушки, где живёт старушка по прозвищу Белая.

- Почудилось, - подумала Мария. - Мысли вслух и слова вслух.

Давно уехали товарищи по перу, помогавшие при переезде, растворился в лесной чаще запах перегоревшего бензина и машинного масла. Тишина поглотила засыпающее солнце. Сначала редкий, потом густой туман плотно запеленал затерявшуюся в лесах маленькую деревеньку. Ни дымка, ни огонька. И ни словечка от жительниц деревни: ни хорошего, ни плохого. Будто она, Мария, здесь и не появилась. Будто её и нет.

Устав с дороги, Мария уснула так крепко, что не слышала ни ночи, ни рассвета. Утренняя заря, как обычно, смотрела в окно старого дома, не проявляя никакого интереса к новому жильцу. Солнце так же безучастно прошло по кромке леса, неторопливо поднимаясь ввысь уже раскалённое, жаркое.

Но жизнь всё же разбудила Марию. Она встала, прошлась по скрипучим, с вечера вымытым половицам, распахнула окно. Душистый запах вместе с ветерком волной вливался в избу, наполняя её чудными ароматами полей и лесов.

- Как здорово! - сказала вслух Мария. - Жаль, что нет электричества. А батареек в приёмнике надолго ли хватит?

Она уже хотела включить его, но возле окна появилась белая старушка, держа в руке кринку с козьим молоком.

- Вот молочко, откушайте. Рады бы ещё, чем попотчевать, да не знаю... - Старушка поставила кринку на подоконник. - Уже прибрались, полы и окна помыли? Это хорошо. Это надо. Я бы посоветовала и печь побелить. Святой водицей углы освятить. А то мало ли что?! - старушка замолчала. Мария хотела спросить, что значит «мало ли что», но не решилась. Вместо этого она протянула руку и сказала:

- Мария. Марией звать. А вас?

- Пелагея, - тихо молвила старушка, собираясь уходить. - Заглядывайте, если чего. Я в конце деревни живу, если это можно назвать деревней. И Прокопыч там. - Пелагея кивнула головой в сторону леса: - В чёрном доме Евфросиния живёт, самая старая по возрасту.

- А сколько ей лет?! - хотела спросить Мария, но не успела. Старушка посмотрела на неё так, что пробежало что-то по коже, словно её облили шипучей жидкостью.

- Что такое? - подумала Мария.

- Это - время, - вздохнула Пелагея, но вдруг замолчала, а потом добавила: - Ну, бывайте. - И старушка исчезла так же быстро, как и появилась.

- Что за чёрт?! - спросила себя Мария. - Всё непонятно, необъяснимо. А вот молочко - кстати. Что варить и на чём, пока не знаю.

Усевшись на лавку, Мария с аппетитом стала уминать бородинский хлеб, запивая парным козьим молоком.

Около обеда у околицы появился Прокопыч. Крепыш, про которого можно было бы сказать «Старичок-лесовичок», но увеличенного размера. Эдакий легендарный старик с широкой окладистой бородой, почти без седины, с кудрями молодца, только вот нос, разросшийся с годами и бугристый, выдавал немалый срок пребывания Прокопыча на земле. Но сколько ни приглашала Мария старика войти в дом, Прокопыч оставался за воротцами. Старик оказался намного словоохотливее Пелагеи, рассказав, что и как здесь, что растёт, чем богат лес, умолчав, однако, о жителях деревушки. И так, и сяк Мария хотела его разговорить, но ничего не получалось. Прокопыч был таким вёртким и не по возрасту дипломатичным, что Мария оставила эту затею, решив, что сегодня - только первый день её жизни на этой маленькой родине трёх пожилых людей.

Или воздух, или козье молоко оказали на Марию такое воздействие, что после ухода Прокопыча она блаженно растянулась на кровати и неожиданно уснула. Когда же проснулась, была глубокая ночь. Разбудили Марию непонятные звуки. В доме поскрипывали рамы, тяжёлая дубовая дверь, половицы некрашеного пола. Какие-то странные звуки издавала старинная русская печь. И чем больше вслушивалась Мария в эти звуки, тем отчётливее они становились, как бы вбирали в себя всю её сущность. Мария, доведённая до крайнего удивления, решила что-то изменить. Достав из рюкзака свечи, зажгла три и поставила каждую против окна. Скрип рам прекратился. Четвёртую свечу поместила на шестке, а последнюю - напротив дверей. В доме воцарилась тишина.

Мария почувствовала вдруг своё телесное освобождение. Но этого ей показалось мало. Не думая больше о батарейках, Мария включила приёмник и услышала знакомый голос дикторши радио «Маяк», рассказывавшей о событиях в столице, на Востоке и в Чечне. На музыкальные радиоволны дом неожиданно ответил сначала скрежетом, затем грохотом в чердачном помещении. Что-то с шумом упало, потом всё стихло. Кстати, замолчал и приёмник.